ужасный мутант-хомячок
итак, гражданин Совесть. взгляните на представленный ниже документ и объясните суду, какого черта вы теперь не можете рисовать картинку на конкурс Геймана?
22.02.2013 в 13:53
Пишет Катрина Кейнс:Календарь историй
Я не удержалась и пошла красочнопереводить пересказывать 12 историй Нила Геймана для календаря, которые можно прочесть тут.
Переводчик из меня, как из петлицы пупок, но всё же иногда стукает.
Если попрёт, то переведу все 12. Ну или хотя бы самые любимые. Тадам~
А любимые, если кому интересно: Январь, Февраль, Май, Октябрь, Ноябрь, Декабрь. X)а Июль и Август меня гипнозят @_@
- Оно всегда так? – паренёк казался совсем дезориентированным: он в растерянности оглядывал комнату, не в состоянии сфокусировать взгляд. Если так пойдёт и дальше, он может из-за этого погибнуть.
Двенадцатый придержал его за руку.
- Нет. Не всегда. Если здесь есть помехи, то они придут сверху.
Он указал на дверь, ведущую на чердак. Створка была приоткрыта, и казалось, что темнота следит за ними.
Парень кивнул. Потом спросил:
- Сколько у нас времени?
- Вместе? Минут десять.
- Я всё спрашивал на Базе одну вещь, но мне не отвечали. Сказали, что сам увижу. Кто они такие?
Двенадцатый не ответил. Что-то изменилось, совсем чуть-чуть, в чердачной темноте прямо над ними. Он прижал палец к губам, поднял своё оружие и показал, чтобы парень сделал то же самое.
Они вылетели из дверного проёма, кирпично-серые и плесневело-зелёные, острозубые и быстрые, очень быстрые. Парень всё ещё пытался нащупать курок, а Двенадцатый уже начал стрелять и обезвредил всех пятерых до того, как юноша успел выстрелить хоть раз.
Он кинул взгляд на паренька – его трясло.
- Хорошо держишься, - сказал Двенадцатый.
- Думаю, следовало спросить, что они такое?
- Что или кто. Без разницы. Они – враги. Проскальзывающие из-за границ времени. Сейчас, при передаче полномочий, они будут особенно сильны.
Двенадцатый и новичок вместе спустились по лестнице. Они были в маленьком загородном доме. Женщина и мужчина сидели в кухне, на столе перед ними стояла бутылка шампанского. Казалось, они не заметили двух мужчин в форме, прошедших через комнату. Женщина разливала шампанское по бокалам.
Форма юноши была новенькой, тёмно-синей - такой, словно её ни разу не надевали. Висевший на его поясе годометр* был полон тусклого песка. Форма Двенадцатого была потёртая и выцветшая до синевато-серого, заштопанная в тех местах, где её разрезали, или разрывали, или прожигали.
Они дошли до кухонной двери и…
Уоп!
Они оказались снаружи, в каком-то лесу. Здесь было зверски холодно.
- ПРИГНИСЬ! - прокричал Двенадцатый.
Острая штуковина пролетела над их головами и врезалась в дерево.
- Ты вроде говорил, что это не всегда так происходит. – возмутился парень.
Двенадцатый пожал плечами.
- Откуда они берутся?
- Из времени, - ответил Двенадцатый. – Прячутся за секундами и постоянно пытаются вырваться.
Где-то совсем близко раздался странный звук - что-то вроде «вумпф» - и гигантская ель вспыхнула дрожащим медно-зелёным огнём.
- Где они?
- Над нами, снова. Обычно они вверху или внизу.
Они спустились, как искры от бенгальского огня, прекрасные, белые и, может быть, слегка опасные.
На этот раз мужчины стреляли вместе.
- Тебя проинструктировали? - спросил Двенадцатый. Приземлившись, искорки стали выглядеть не так привлекательно и намного более опасно.
- Не совсем. Мне сказали, что это всего на год.
Двенадцатый остановился, чтобы перезарядить ружьё. Он был сед и покрыт шрамами. Паренёк же выглядел слишком молодым для того, чтобы держать оружие.
- А они сказали, что этот год растянется на всю твою жизнь?
Парень покачал головой. Двенадцатый помнил то время, когда и сам был таким же молодым, одетым в чистую, не порванную ещё форму. Неужели и он был таким наивным? Таким невинным?
Он разобрался с пятью искро-демонами. Юноша позаботился об оставшихся трёх.
- Значит, это год борьбы, - сказал он.
- Секунда за секундой, - ответил Двенадцатый.
Уоп!
Волны с шумом разбивались о песчаный берег. Здесь, в Январе Южного полушария, было жарко. Тем не менее, ночь ещё не закончилась.
В небе над ними повисли неподвижные фейерверки. Двенадцатый проверил свой годометр: в нём осталось всего пара песчинок. Осталось недолго.
Он внимательно осмотрел пляж, волны, камни.
- Я их не вижу.
- Я вижу, - отозвался паренёк.
Там, куда он указывал, из моря поднималось что-то огромное – настолько огромное, что и трудно вообразить – злобная груда, вся в щупальцах и клешнях, и она оглушительно ревела, возвышаясь над водной массой.
Двенадцатый стащил со спины реактивное ружьё** и перекинул его через плечо. Он выстрелил и смотрел, как пламя расцветает на теле создания.
- Самый громадный из всех, что я видел, - сказал он. – Наверное, приберегли лучшее напоследок.
- Эй, - возразил паренёк. – Но для меня это только начало.
И тогда оно поползло к ним: стучали клешни, щупальца хлопали, как кнуты, клацали челюсти...
Они рывком преодолели песчаную гряду.
Паренёк был быстрее Двенадцатого: он был молод, но иногда молодость – это преимущество. У Двенадцатого болели колени, и он спотыкался.
Его последняя песчинка падала через годометр, когда что-то – щупальце, понял он – обернулось вокруг его ноги, и он упал.
Он посмотрел вверх.
Парень стоял на гряде, расставив ноги так, как учили в лагере для новичков, и держал реактивное ружьё незнакомого дизайна - судя по всему, что-то из времён после Двенадцатого. Он начал мысленно прощаться с жизнью, пока его тащили по пляжу, пока песок царапал его кожу… Раздался глухой выстрел, и существо, отброшенное обратно в море, разжало щупальца.
Мужчина завис в воздухе, когда последняя песчинка упала, и Полночь забрала его.
Двенадцатый открыл глаза в том месте, куда уходят старые года. Четырнадцатая помогла ему подняться с платформы.
- Как всё прошло? - поинтересовалась Тысяча Девятьсот Четырнадцатая. На ней была белая юбка до пола и длинные белые перчатки.
- С каждым годом они становятся всё опаснее, - ответил Две Тысячи Двенадцатый. – Секунды, и те существа позади них. Но мне нравится новый парнишка. Думаю, он справится.
______________________________________________________
*в оригинале это красивое слово "yearglass" - то есть, песочные часы, которые отмеряют целый год
**собственно, противотанковое реактивное ружьё. В оружии не особо разбираюсь, но базукой назвать рука не поднялась.
Двадцать лет назад старая леди выходила на пляж, невзирая на погоду, всматривалась в песок, изредка наклонялась, чтобы поднять камень и посмотреть, что под ним. Когда она перестала спускаться к пескам, женщина помладше - думаю, её дочь – стала приходить вместо неё. Энтузиазма у неё было поменьше. Теперь и та женщина перестала приходить - её место заняла совсем молодая девушка.
Она подошла ко мне. Я был единственным человеком, осмелившимся гулять по пляжу в такой туман.
Я выглядел не старше, чем она.
- Что ты ищешь? – спросил я.
Она скорчила рожицу.
- Почему это ты думаешь, что я что-то ищу?
- Ты спускаешься сюда каждый день. До тебя сюда приходила другая леди, а до неё – ещё одна, старая леди, с зонтиком.
- Это была моя бабушка, - ответила девушка в жёлтом плаще.
- Что она потеряла?
- Кулон.
- Должно быть, он очень ценный.
- Да не очень. Скорее, дорог как память.
- А я всё же думаю, очень ценный, раз твоя семья ищет его уже столько лет.
- Да, - в сомнении протянула она. – Бабушка говорила, что кулон заберёт её домой. Она говорила, что пришла сюда, чтобы оглядеться. Ей было любопытно. Потом она забеспокоилась, что кулон всё ещё на ней, спрятала его под камнем, чтобы найти попозже, когда вернётся. А когда вернулась, она уже не помнила, под каким камнем его оставила. Это было пятьдесят лет назад.
- А где был её дом?
- Она никогда не рассказывала.
То, как девушка отвечала, заставило меня задать вопрос, от которого внутри всё замирало:
- Она всё ещё жива? Твоя бабушка?
- Вроде того. Но она больше с нами не разговаривает. Просто смотрит на море. Наверное, это ужасно – быть таким старым.
Я покачал головой. Нет, не ужасно.
Я сунул руку в карман своего плаща.
- Это, случайно, не он? Я нашёл его на пляже примерно год назад. Под камнем.
Кулон не повредили ни песок, ни солёная вода.
Девушка выглядела потрясённой. Она обняла меня, поблагодарила, взяла кулон и побежала по туманному пляжу к маленькому городку.
Я смотрел, как она бежала: вспышка золота в чёрно-белом мире, несущая кулон её бабушки в руке. Он был таким же, как тот, что я носил на шее.
Я подумал, а вернётся ли её бабушка – моя маленькая сестрёнка – домой? Простит ли она мне мою глупую шутку? Может, она решит остаться на земле и пошлёт вместо себя внучку.
Было бы забавно.
Только когда моя внучатая племянница исчезла из виду и оставила меня одного, я поплыл вверх, позволяя кулону тянуть меня домой – в бескрайнюю бездну, где мы странствуем вместе с одинокими небесными китами. Туда, где небеса и море едины.
Даниэль Дэфо, «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учинённых самыми знаменитыми пиратами»
В большом доме было слишком жарко, и они вышли на веранду. Далеко на западе набирал силу весенний шторм. Уже полыхали молнии, а неожиданно холодные порывы ветра дарили свежесть и прохладу.
Мать и дочь чинно сидели на качелях и гадали, когда отец девушки вернётся домой - он сел на корабль, гружённый табаком, идущий к далёким английским берегам.
Тринадцатилетняя Мэри, такая хорошенькая, так легко всему удивляющаяся, сказала:
- Знаешь, я очень рада, что всех пиратов повесили, и отец вернётся к нам целым и невредимым.
- Я не хочу разговаривать о пиратах, Мэри, - произнесла её мать, не переставая улыбаться своим мыслям.
***
Ей пришлось переодеться мальчишкой, чтобы избавить отца от скандала. Она не надевала женское платье до тех пор, пока не попала на корабль к отцу и к матери, его служанке и любовнице, которую в Новом Свете он назовёт своей женой. Корабль держал путь из Корка в Каролинас.
В том путешествии она, одетая в непривычную одежду, неуклюжая во всех этих странных юбках, впервые влюбилась. Ей было одиннадцать, и её сердце похитил не моряк, но сам корабль: Энн сидела на носу, смотрела, как под ногами её проносится серая Атлантика, слушала крики чаек и чувствовала, как с каждым мигом Ирландия удаляется всё дальше и дальше, и забирает с собой всю старую ложь.
Она с великим сожалением оставила свою любовь, когда они причалили к берегу, и даже когда её отец стал успешным на новой земле, она мечтала о скрипе мачт и хлопающих на ветру парусах.
Отец её был хорошим человеком. Он был рад её возвращению и не спрашивал ни о чём, что она делала вдали от дома: ни о молодом человеке, за которого она вышла замуж, ни о том, как он увёз её в Провиденс. Она вернулась к семье спустя три тогда, с ребёнком на руках. Девушка сообщила, что муж её умер, и, хотя ходило множество слухов, даже самый острый язычок из обменивающихся сплетнями не мог и помыслить о том, что Эни Райли и есть та пиратка Энн Бонни, первая помощница капитана Красного Рэкхэма.
«Если бы ты дрался, как мужчина, тебе не пришлось бы подыхать, как псу». То были последние слова, которые Энн Бонни сказала человеку, подарившему ей ребёнка.
***
Миссис Райли наблюдала за молниями и слушала далёкие раскаты грома. Её волосы уже тронула седина, а кожа была всё так же прекрасна, как у любой местной состоятельной женщины.
- Звучит совсем как пушечный выстрел, - заметила Мэри. (Энн назвала её в честь матери, а ещё в честь лучшей подруги, с которой познакомилась, пока была вдали от дома.)
- Почему ты вдруг заговорила о таких странных вещах? – спросила её мать. – В этом доме мы не говорим о пушках.
Пролился первый Мартовский дождь, и, к удивлению дочери, миссис Райли вскочила с качелей и выбежала на улицу. Дождь окатывал её, как морские брызги. Подобное поведение было вовсе несвойственным для такой респектабельной женщины.
Она чувствовала капли дождя на своей коже и представляла, что она - капитан собственного судна, и вокруг гремят пушки, и морской бриз несёт дым от пороха. Мёртвые на её корабле будут выкрашены красным, чтобы скрыть пролитую в битве кровь. Ветер будет раздувать паруса со свистом громким, как пушечный рёв, и они захватят торговое судно, и заберут всё, что пожелают – украшения и деньги – и она подарит своему первому помощнику обжигающий поцелуй, когда яростному безумию придёт конец…
- Мама? – позвала Мэри. – Ты, должно быть, думаешь о чём-то сокровенном. Ты так странно улыбаешься.
- Глупенькая моя акушла*, - ответила её мать. – Я думаю о твоём отце.
Она говорила правду, и Мартовский ветер разносил вокруг них безумие.
_____________
*дорогая девочка – ирл.
Он спускался к пруду и приветствовал их.
В Январе они попросту уплыли. Один особенно раздражительный селезень – мы называли его Дональдом, но только за его спиной, утки чувствительны к таким вещам – слонялся неподалёку и ругал моего отца.
- Мы не заинтересованы, - говорил он. – Мы ничего не хотим у вас покупать: ни страховку, ни энциклопедии, ни алюминиевую обшивку, ни безопасные спички, ни тем более гидроизоляцию.
- В двойном размере или ничего! – возмущалась чрезвычайно раздражённая кряква. – Уверена, ты на это поспорил! С помощью того двухстороннего четвертака!
Утки, которым пришлось с сомнением изучить четвертак, оброненный отцом, согласились друг с другом и поплыли, изящные и сердитые, к противоположному берегу.
Мой отец воспринял это как личное оскорбление.
- Ох уж эти утки. Они всегда рядом. Как корова, которую в любой момент можно подоить. Все они неудачники – самого высшего сорта. К таким можно возвращаться снова и снова. А я всё испортил.
- Нужно, чтобы они снова начали тебе доверять, - сказал я отцу. – А ещё лучше – можешь просто быть с ними честным. Начни всё с чистого листа. У тебя теперь есть настоящая работа.
Он работал в местном пабе, прямо напротив утиного пруда.
Мой отец не стал начинать всё с чистого листа. Он остался на том, что уже исписан. Крал свежий хлеб с кухни в пабе, собирал недопитые бутылки с красным вином и спускался к пруду, чтобы завоевать утиное доверие.
Он развлекал их весь Март, он кормил их, рассказывал им шутки, делал всё, чтобы только смягчить их. Это продолжалось до самого Апреля, когда всё вокруг стало одной сплошной лужей, а деревья снова позеленели.
Когда мир стряхнул с себя зиму, отец принёс колоду карт.
- Как насчёт дружеской игры? – спросил отец. – Без денежных ставок.
Утки нервно переглянулись.
- Ну, не знаю… - осторожно пробормотали некоторые из них.
Потом одна престарелая кряква, которую я не узнал, изящно расправила крылья:
- Он так часто приносил нам свежий хлеб и красное вино - будет невежливо отказываться. Может, сыграем в пьяницу**?
- Как насчёт покера? – предложил отец с непроницаемым лицом***, и утки согласились.
Мой отец был счастлив. Ему даже не пришлось предлагать делать ставки – это сделала престарелая кряква.
Я кое-что знал о том, как сдавать снизу: я смотрел, как отец сидит в нашей комнате по ночам, практикуясь снова и снова, но та старая кряква могла научить отца парочке приёмов. Он сдавал снизу. Сдавал из середины. Он знал местонахождение каждой карты в колоде, и ему требовалось совсем немного времени, чтобы положить нужную карту в нужное место.
Утки забрали у моего отца всё: его кошелёк, его часы, его табакерку и всю его одежду. Если бы утки приняли в качестве ставки мальчишку, он бы и меня проиграл, и, возможно, в некотором роде он это и сделал.
Он вернулся в паб в нижнем белье и носках. Утки не любят носки. Такой у них пунктик.
- По крайней мере, у тебя остались носки, - сказал я отцу.
В Апреле отец научился не доверять уткам.
_____________________
*ещё одно значение слова «duck» - неудачник, "push" - не только "давить", но и "толкать товар, рекламировать". Отсюда игра слов.
**точнее, вид рамми - карточной игры, в которой игроки подбирают карты по достоинству или по последовательности и сбрасывают
***poker face - ничего не выражающее лицо (характерное для игрока в покер)
В Июне я нашла уведомление, в котором говорилось «Стандартный Сервис Будет Возобновлён в Кратчайшие Сроки». Оно было приклеено к зеркалу в ванной вместе с несколькими тусклыми медными монетками неизвестного номинала и происхождения.
В Июле мне доставили три открытки, с интервалом в неделю: на почтовых штемпелях было указано «Изумрудный город». В них сообщалось, что отправитель замечательно проводит время, и он также просит напомнить Дорин, чтобы она сменила замки на задней двери и отменила доставку молока. Я не знаю никого по имени Дорин.
В Августе кто-то оставил коробку конфет на моём крыльце. На прикреплённом к ней стикере говорилось, что это важная улика в судебном деле, и конфеты нельзя есть, пока они не будут проверены на отпечатки пальцев. Весь шоколад растаял на Августовской жаре и превратился в мягкую коричневую массу. Пришлось выбросить всю коробку.
В Сентябре я получила посылку, в которой был первый выпуск «Action Comics», Первый Том Пьес Шекспира и отпечатанная в частной типографии копия романа Джейн Остин под названием «Разум и Глушь». Я не интересовалась комиксами, Шекспиром или Джейн Остин, и потому оставила книги в гостевой спальне. Неделю спустя они исчезли – я обнаружила пропажу, когда искала что-нибудь для чтения в ванной.
В Октябре я нашла пришпиленное к аквариуму уведомление «Стандартный Сервис Будет Возобновлён в Кратчайшие Сроки. Честно». Похоже, нескольких золотых рыбок заменили их идентичными копиями.
В Ноябре я нашла записку с требованием выкупа, в которой говорилось, что я должна делать, если хочу снова увидеть дядю Теобальда живым. У меня не было дяди Теобальда, но я всё равно целый месяц носила в петлице розовую гвоздику и не ела ничего, кроме салатов.
В Декабре мне пришла рождественская открытка с Северного Полюса. В ней объяснялось, что в этом году из-за канцелярской ошибки я не попала ни в список Хороших, ни в список Хулиганов. Подпись на открытке начиналась с буквы «С». Может быть, там было написано «Санта», но я больше склонялась к варианту «Стив».
В Январе я проснулась и обнаружила, что кто-то ярко-красной краской написал на потолке моей крошечной кухни «УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВЫ ЗАКРЕПИЛИ СВОЮ МАСКУ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПОМОГАТЬ ОСТАЛЬНЫМ». Немного краски пролилось на пол.
В Феврале на автобусной остановке ко мне подошёл человек и показал мне чёрную статую сокола, лежащую в его сумке для покупок. Он попросил помочь ему сберечь статую от Толстяка, а потом увидел кого-то позади меня и тут же убежал.
В Марте мне прислали три рекламных брошюры: первая сообщала, что я, возможно, выиграла миллион долларов, вторая – что меня, может быть, зачислили во Французскую Академию, а последняя – что я почти уже стала титулованным правителем Священной Римской Империи.
В Апреле на прикроватном столике я нашла записку с извинениями за качество обслуживания, в которой меня уверяли, что впредь все ошибки во Вселенной будут тут же исправляться. В конце стояла приписка «МЫ ИЗВИНЯЕМСЯ ЗА ДОСТАВЛЕННЫЕ НЕУДОБСТВА».
В Мае я получила ещё одну открытку на День Матери. На этот раз не анонимную. Она была подписана, но я не могла разобрать букв. Подпись начиналась с «С», но я почти уверена, что это было не «Стив».
Моя мама верит в перераспределение богатства, и считает, что самая большая проблема коммунизма в том, что он не распространился повсеместно. У стены с отцовской стороны кровати висит фотография Королевы в рамочке, и он голосует так, как голосовал был самый прожжённый консерватор. Мама хотела назвать меня Сьюзан, папа – Генриеттой, в честь тёти. Ни один не хотел уступать. Я единственная Сюзиетта в школе – или, что более вероятно, во всём мире. По той же причине мою сестру зовут Алисмима.
Они ни в чём не могли согласиться друг с другом: даже если дело касалось простой температуры. Моему отцу всегда слишком жарко, а маме – слишком холодно. Они включают и выключают обогреватель, открывают и закрывают окна всякий раз, когда кто-нибудь из них заходит в комнату. Мы с сестрой болеем простудой целый год, и, думаю, нам даже известна причина.
Они даже не могли решить, в каком месяце лучше поехать в отпуск. Отец настаивал на Августе, мать – на Июле. В результате нам пришлось отдыхать в Июне, что было неудобно вообще для всех.
Они не могли решить, куда поехать. Отец подбивал нас отправиться в Исландию, чтобы покататься там на повозках, запряжённых пони, а мама мечтала о поездке на верблюдах по Сахаре, и оба посмотрели на нас, как на полоумных, когда мы сказали, что были бы не против посидеть на пляже где-нибудь на юге Франции. Они сделали передышку для того, чтобы сказать, что этого мы не дождёмся, равно как и поездки в Диснейлэнд, а потом снова начали спорить.
Несоглашение о Том, Где Мы Проведём Июньский Отпуск закончилось быстро: родители хлопали дверьми и кричали друг другу что-то вроде «Ну и ладно!»
Когда неудобный отпуск начался, мы с сестрой были уверены только в одном: никуда мы не поедем. В библиотеке мы взяли целую кучу книг – столько, сколько смогли унести – и приготовились выслушивать множество ссор в ближайшие десять дней.
Потом приехали какие-то фургоны, и люди начали затаскивать в дом разные вещи.
Для мамы в подвале установили сауну. Рабочие насыпали на пол песок, повесили на потолок солнечную лампу*. Мама постелила прямо под этой лампой полотенце. На стенах подвала висели картины, изображающие песчаные дюны и верблюдов – до тех пор, пока они не отклеились из-за невероятной жары.
Для отца в гараж втащили холодильник – самый большой холодильник из всех, что он смог найти, такой большой, что в него можно было зайти. Холодильник занял так много места, что пришлось парковать машину снаружи. Отец вставал рано утром, надевал тёплый исландский свитер, брал с собой книгу и термос с горячим какао, и немного Мармайта**, и сэндвичи с огурцом – входил в гараж с большой улыбкой на лице и не выходил до самого обеда.
Иногда я думаю, что ни у кого больше нет такой же странной семьи, как у меня. Мои родители вообще ни в чём не могу согласиться.
- Ты знаешь, что мама надевает пальто и после полудня пробирается в гараж? – внезапно спросила меня сестра, когда мы сидели в саду и читали библиотечные книги.
Я не знала. Но этим утром я видела, как отец, одетый в домашний халат и плавки, направляется в подвал, к маме. Улыбка у него была до ужаса глупая.
Не понимаю я родителей. Впрочем, думаю, никто не понимает.
__________________________
*кварцевая лампа, лампа-солнце – такие обычно устанавливают в соляриях.
** "Мармайт" - фирменное название питательной белковой пасты производства одноимённой компании; используется для бутербродов и приготовления приправ
Жаровня стоила всего доллар, и Элоиза купила её вместе с красной шляпкой с пером. Она начала жалеть о том, что купила шляпу ещё до того, как добралась домой, и подумала, что, наверное, может её кому-нибудь подарить. Но дома её ждало письмо из больницы, и она закинула жаровню на задний двор, а шляпу в гардеробную и больше о них не вспоминала.
Прошли месяцы – прошло и желание покидать дом. С каждым днём она становилась всё слабее, каждый день что-то у неё забирал. Она переставила кровать на первый этаж, потому что ей было трудно ходить, потому что она была слишком измотана, чтобы взбираться по лестнице, потому что так было проще.
Пришёл Ноябрь, а вместе с ним и знание о том, что она не увидит Рождества.
Есть вещи, которые ты не можешь выбросить, вещи, которые не должны увидеть твои близкие, когда тебя не станет. Вещи, которые лучше сжечь.
Она взяла черную картонную коробку, заполненную бумагами, письмами и старыми фотографиями, и вынесла её в сад. Она положила в жаровню упавшие веточки и коричневые бумажные пакеты, а потом подожгла всё с помощью специальной зажигалки для барбекю.
Только когда огонь занялся, она открыла коробку.
Девушка начала с писем – с тех, которые не должны были видеть другие люди. Когда она училась в университете, у неё были отношения с преподавателем – если это вообще можно было назвать отношениями – в которых всё слишком быстро пошло не так. Все письма от него были скреплены скрепкой, и она кидала их в огонь один за другим. Фотографию, на которой они были вдвоём, девушка бросила в жаровню последней и смотрела, как она чернеет и обугливается.
Она потянулась за остальными вещами в коробке и вдруг поняла, что не может вспомнить ни имени профессора, ни название его предмета, ни то, почему их отношения причинили ей столько боли – ведь тогда она даже подумывала о самоубийстве.
Следующей в огонь отправилась фотография её старой собаки, Лэсси, на которой та сидела под дубом во дворе. Лэсси умерла семь лет назад, но дерево всё ещё возвышалось над лужайкой, совсем голое на Ноябрьском холоде. Она бросила фотографию в жаровню. Как же она любила эту собаку…
Девушка кинула взгляд на дерево, вспоминая…
На заднем дворе не было никакого дерева.
Не было даже пенька: только лужайка с пожухлой Ноябрьской травой, усыпанная листьями, опавшими с деревьев на соседних участках.
Элоизу не беспокоило то, что она, должно быть, сходит с ума. Она поднялась и пошла в дом. Её собственное отражение в зеркале испугало её – как пугало каждый день. Волосы её истончились и поредели.
На пути обратно она остановилась в кухне, чтобы перевести дыхание.
Жаровня ждала её. Девушка выбросила в огонь письмо из больницы и наблюдала за тем, как бумага чернеет и превращается в пепел, который тут же развеял Ноябрьский ветер.
Элоиза поднялась, когда последние записи о её болезни сгорели – и тогда отправилась в дом. В зеркале, висевшем в коридоре, отразилась такая знакомая и в то же время обновлённая Элоиза: её коричневые волосы залоснились, а отражение улыбалось так открыто, словно она заново полюбила жизнь.
Элоиза подошла к гардеробной. Там на полке лежала красная шляпка, о которой она почти забыла: она надела её, несмотря на то, что из-за красного её лицо выглядело бы ещё более болезненным. Она глянула в зеркало. Выглядела она просто отлично. Элоиза бойко сдвинула шляпку набок.
Снаружи дым, поднимающийся над чёрной жаровней, вокруг которой вилась змея, таял в холодном Ноябрьском воздухе.
Зимой всё по-другому. Зима может убить. А если и не убьёт, холод всё равно обходится с тобой, как со своим особенным бездомным другом, не спрашивая, врывается в твою жизнь.
Донна научилась кое-чему у опытных людей. Секрет состоял в том, чтобы спать где угодно в течение дня: кольцевая подходит для этого идеально, покупай билет и катайся хоть целый день; дешёвые кафе тоже хороши, если их работники не возражают против 18-летней девчонки, которая заказывает чашку чая, а потом сопит в углу час или три, никого не беспокоя. Ночью же, когда температура резко падает, а все тёплые местечки запирают двери и выключают свет, нужно постоянно двигаться.
Было девять часов вечера, и Донна шла по благоустроенному району. Она уже не стеснялась выпрашивать милостыню. В конце концов, люди всегда могут отказать – что они и делали в большинстве случаев.
В женщине, стоящей на углу улицы, не было ничего знакомого. Если бы Донна её узнала, она бы ни за что к ней не подошла. Это было её кошмаром: кто-то из Биддендена видит её в таком состоянии, затем этот кто-то рассказывает об этом её матери (мать её знала цену словам; когда умерла бабуля, она произнесла только «Скатертью дорога!»), а потом мать проболтается отцу, и он будет искать её, постарается вернуть домой. Это её сломает. Она больше никогда не хотела видеть отца снова.
Женщина на углу остановилась, растерянно озираясь по сторонам – похоже, потерялась. Такие люди были хорошей мишенью: они могли подкинуть монетку, если подскажешь им дорогу.
Донна подошла поближе.
- Есть немного мелочи?
Женщина посмотрела на неё. Потом выражение её лица изменилось, и она стала похожей… Тут Донна поняла, почему люди говорят «Она словно привидение увидала». Эта женщина выглядела так, словно только что увидела одно.
- Ты? – ошарашено проговорила она.
- Я? – отозвалась Донна. Если бы она узнала её, она могла бы уйти, могла просто убежать, но Донна её не узнала. Она немного походила на мать Донны, но выглядела добрее, мягче – черты её лица были не такими острыми. Трудно было рассмотреть её получше из-за всей плотной чёрной зимней одежды и шапки с помпоном, но волосы под шапкой были такими же ярко-рыжими, как и у Донны.
- Донна, - произнесла женщина.
Донна могла бы убежать, но не сдвинулась с места. Любые слова прозвучали бы сейчас слишком безумно, слишком неправдоподобно, слишком нелепо.
- Господи, Донна, - продолжила женщина.- Это действительно ты, правда? Я помню.
Она замолчала. Кажется, она едва могла сдерживать слёзы.
Донна посмотрела на женщину, и совершенно нелепая, невероятная идея посетила её голову:
- Ты действительно та, о ком я думаю?
Женщина кивнула:
- Я – это ты. Или буду тобой. Когда-нибудь. Я гуляла здесь и вспомнила, что всё было так же, как тогда… когда я… когда ты…
Она снова замолчала.
- Послушай. Это не продлится вечность. Даже долгое время не продлится. Просто не делай глупостей. И не делай ничего постоянного. Я обещаю, что всё будет хорошо. Как в тех видео на ю-тьюбе, понимаешь? Всё наладится.
- Что за ю-тьюб? – просила Донна
- Ох, дорогая, - женщина подошла к Донне и крепко её обняла.
- Ты заберёшь меня домой?
- Я не могу. Это ещё не твой дом. Ты ещё не встретила тех людей, которые помогут тебе выбраться с улицы и найти работу. Ты ещё не встретила того, кто будет твоей второй половинкой. Вы вместе обустроите безопасное место друг для друга и для ваших детей. Будете жить в тепле.
Донна почувствовал, как в ней закипает гнев:
- Зачем ты всё это мне говоришь?
- Чтобы ты знала, что всё наладится. Чтобы подарить тебе надежду.
Донна отступила назад:
- Не нужна мне твоя надежда. Мне нужно тёплое место! Дом! Прямо сейчас, а не через двадцать лет.
На спокойном лице женщины отразилась боль:
- Это будет раньше, чем через двад…
- Мне всё равно! Это случится не сегодня. Мне некуда идти. И я замёрзла. Есть у тебя мелочь?
Женщина кивнула.
- Возьми, - она достала из сумочки купюру. Донна взяла её – двадцать фунтов. Только купюра выглядела незнакомо: сейчас такие не были в ходу. Она подняла глаза, чтобы спросить женщину ещё кое о чём, но та уже исчезла. Так же, как и двадцатифунтовая банкнота.
Её трясло от холода. Деньги пропали, если вообще были. Но теперь у неё было знание того, что когда-нибудь всё получится. В конце концов. И она знала, что не должна делать глупостей. Ей не стоит покупать последний билет в метро, чтобы спрыгнуть на пути, когда поезд будет подходить к станции.
Зимний холодный ветер пронизывал её до самых костей.
И тут Донна заметила, как что-то упало у двери магазина. Это была пятифунтовая купюра. Может быть, завтра будет легче. Ей не стоит делать того, чего она себе навоображала.
Зима может убить, когда ты живёшь на улице. Но не в этом году. Не сегодня.
URL записиЯ не удержалась и пошла красочно
Переводчик из меня, как из петлицы пупок, но всё же иногда стукает.
А любимые, если кому интересно: Январь, Февраль, Май, Октябрь, Ноябрь, Декабрь. X)
Январь
читать
Уоп!- Оно всегда так? – паренёк казался совсем дезориентированным: он в растерянности оглядывал комнату, не в состоянии сфокусировать взгляд. Если так пойдёт и дальше, он может из-за этого погибнуть.
Двенадцатый придержал его за руку.
- Нет. Не всегда. Если здесь есть помехи, то они придут сверху.
Он указал на дверь, ведущую на чердак. Створка была приоткрыта, и казалось, что темнота следит за ними.
Парень кивнул. Потом спросил:
- Сколько у нас времени?
- Вместе? Минут десять.
- Я всё спрашивал на Базе одну вещь, но мне не отвечали. Сказали, что сам увижу. Кто они такие?
Двенадцатый не ответил. Что-то изменилось, совсем чуть-чуть, в чердачной темноте прямо над ними. Он прижал палец к губам, поднял своё оружие и показал, чтобы парень сделал то же самое.
Они вылетели из дверного проёма, кирпично-серые и плесневело-зелёные, острозубые и быстрые, очень быстрые. Парень всё ещё пытался нащупать курок, а Двенадцатый уже начал стрелять и обезвредил всех пятерых до того, как юноша успел выстрелить хоть раз.
Он кинул взгляд на паренька – его трясло.
- Хорошо держишься, - сказал Двенадцатый.
- Думаю, следовало спросить, что они такое?
- Что или кто. Без разницы. Они – враги. Проскальзывающие из-за границ времени. Сейчас, при передаче полномочий, они будут особенно сильны.
Двенадцатый и новичок вместе спустились по лестнице. Они были в маленьком загородном доме. Женщина и мужчина сидели в кухне, на столе перед ними стояла бутылка шампанского. Казалось, они не заметили двух мужчин в форме, прошедших через комнату. Женщина разливала шампанское по бокалам.
Форма юноши была новенькой, тёмно-синей - такой, словно её ни разу не надевали. Висевший на его поясе годометр* был полон тусклого песка. Форма Двенадцатого была потёртая и выцветшая до синевато-серого, заштопанная в тех местах, где её разрезали, или разрывали, или прожигали.
Они дошли до кухонной двери и…
Уоп!
Они оказались снаружи, в каком-то лесу. Здесь было зверски холодно.
- ПРИГНИСЬ! - прокричал Двенадцатый.
Острая штуковина пролетела над их головами и врезалась в дерево.
- Ты вроде говорил, что это не всегда так происходит. – возмутился парень.
Двенадцатый пожал плечами.
- Откуда они берутся?
- Из времени, - ответил Двенадцатый. – Прячутся за секундами и постоянно пытаются вырваться.
Где-то совсем близко раздался странный звук - что-то вроде «вумпф» - и гигантская ель вспыхнула дрожащим медно-зелёным огнём.
- Где они?
- Над нами, снова. Обычно они вверху или внизу.
Они спустились, как искры от бенгальского огня, прекрасные, белые и, может быть, слегка опасные.
На этот раз мужчины стреляли вместе.
- Тебя проинструктировали? - спросил Двенадцатый. Приземлившись, искорки стали выглядеть не так привлекательно и намного более опасно.
- Не совсем. Мне сказали, что это всего на год.
Двенадцатый остановился, чтобы перезарядить ружьё. Он был сед и покрыт шрамами. Паренёк же выглядел слишком молодым для того, чтобы держать оружие.
- А они сказали, что этот год растянется на всю твою жизнь?
Парень покачал головой. Двенадцатый помнил то время, когда и сам был таким же молодым, одетым в чистую, не порванную ещё форму. Неужели и он был таким наивным? Таким невинным?
Он разобрался с пятью искро-демонами. Юноша позаботился об оставшихся трёх.
- Значит, это год борьбы, - сказал он.
- Секунда за секундой, - ответил Двенадцатый.
Уоп!
Волны с шумом разбивались о песчаный берег. Здесь, в Январе Южного полушария, было жарко. Тем не менее, ночь ещё не закончилась.
В небе над ними повисли неподвижные фейерверки. Двенадцатый проверил свой годометр: в нём осталось всего пара песчинок. Осталось недолго.
Он внимательно осмотрел пляж, волны, камни.
- Я их не вижу.
- Я вижу, - отозвался паренёк.
Там, куда он указывал, из моря поднималось что-то огромное – настолько огромное, что и трудно вообразить – злобная груда, вся в щупальцах и клешнях, и она оглушительно ревела, возвышаясь над водной массой.
Двенадцатый стащил со спины реактивное ружьё** и перекинул его через плечо. Он выстрелил и смотрел, как пламя расцветает на теле создания.
- Самый громадный из всех, что я видел, - сказал он. – Наверное, приберегли лучшее напоследок.
- Эй, - возразил паренёк. – Но для меня это только начало.
И тогда оно поползло к ним: стучали клешни, щупальца хлопали, как кнуты, клацали челюсти...
Они рывком преодолели песчаную гряду.
Паренёк был быстрее Двенадцатого: он был молод, но иногда молодость – это преимущество. У Двенадцатого болели колени, и он спотыкался.
Его последняя песчинка падала через годометр, когда что-то – щупальце, понял он – обернулось вокруг его ноги, и он упал.
Он посмотрел вверх.
Парень стоял на гряде, расставив ноги так, как учили в лагере для новичков, и держал реактивное ружьё незнакомого дизайна - судя по всему, что-то из времён после Двенадцатого. Он начал мысленно прощаться с жизнью, пока его тащили по пляжу, пока песок царапал его кожу… Раздался глухой выстрел, и существо, отброшенное обратно в море, разжало щупальца.
Мужчина завис в воздухе, когда последняя песчинка упала, и Полночь забрала его.
Двенадцатый открыл глаза в том месте, куда уходят старые года. Четырнадцатая помогла ему подняться с платформы.
- Как всё прошло? - поинтересовалась Тысяча Девятьсот Четырнадцатая. На ней была белая юбка до пола и длинные белые перчатки.
- С каждым годом они становятся всё опаснее, - ответил Две Тысячи Двенадцатый. – Секунды, и те существа позади них. Но мне нравится новый парнишка. Думаю, он справится.
______________________________________________________
*в оригинале это красивое слово "yearglass" - то есть, песочные часы, которые отмеряют целый год
**собственно, противотанковое реактивное ружьё. В оружии не особо разбираюсь, но базукой назвать рука не поднялась.
neilhimself: - Почему Январь так опасен?
zyblonius: - Потому что престарелый ветеран только что ушёл в отставку, и его заменил неопытный юноша, совсем ещё ребёнок.
(с) вдохновительные твиты
zyblonius: - Потому что престарелый ветеран только что ушёл в отставку, и его заменил неопытный юноша, совсем ещё ребёнок.
(с) вдохновительные твиты
Февраль
читать
Серые Февральские небеса, укрытые туманом белые пески, чёрные камни, и море, тоже кажущееся чёрным... Всё вокруг - монохромная фотография , и только девушка в жёлтом платье добавляет миру красок.Двадцать лет назад старая леди выходила на пляж, невзирая на погоду, всматривалась в песок, изредка наклонялась, чтобы поднять камень и посмотреть, что под ним. Когда она перестала спускаться к пескам, женщина помладше - думаю, её дочь – стала приходить вместо неё. Энтузиазма у неё было поменьше. Теперь и та женщина перестала приходить - её место заняла совсем молодая девушка.
Она подошла ко мне. Я был единственным человеком, осмелившимся гулять по пляжу в такой туман.
Я выглядел не старше, чем она.
- Что ты ищешь? – спросил я.
Она скорчила рожицу.
- Почему это ты думаешь, что я что-то ищу?
- Ты спускаешься сюда каждый день. До тебя сюда приходила другая леди, а до неё – ещё одна, старая леди, с зонтиком.
- Это была моя бабушка, - ответила девушка в жёлтом плаще.
- Что она потеряла?
- Кулон.
- Должно быть, он очень ценный.
- Да не очень. Скорее, дорог как память.
- А я всё же думаю, очень ценный, раз твоя семья ищет его уже столько лет.
- Да, - в сомнении протянула она. – Бабушка говорила, что кулон заберёт её домой. Она говорила, что пришла сюда, чтобы оглядеться. Ей было любопытно. Потом она забеспокоилась, что кулон всё ещё на ней, спрятала его под камнем, чтобы найти попозже, когда вернётся. А когда вернулась, она уже не помнила, под каким камнем его оставила. Это было пятьдесят лет назад.
- А где был её дом?
- Она никогда не рассказывала.
То, как девушка отвечала, заставило меня задать вопрос, от которого внутри всё замирало:
- Она всё ещё жива? Твоя бабушка?
- Вроде того. Но она больше с нами не разговаривает. Просто смотрит на море. Наверное, это ужасно – быть таким старым.
Я покачал головой. Нет, не ужасно.
Я сунул руку в карман своего плаща.
- Это, случайно, не он? Я нашёл его на пляже примерно год назад. Под камнем.
Кулон не повредили ни песок, ни солёная вода.
Девушка выглядела потрясённой. Она обняла меня, поблагодарила, взяла кулон и побежала по туманному пляжу к маленькому городку.
Я смотрел, как она бежала: вспышка золота в чёрно-белом мире, несущая кулон её бабушки в руке. Он был таким же, как тот, что я носил на шее.
Я подумал, а вернётся ли её бабушка – моя маленькая сестрёнка – домой? Простит ли она мне мою глупую шутку? Может, она решит остаться на земле и пошлёт вместо себя внучку.
Было бы забавно.
Только когда моя внучатая племянница исчезла из виду и оставила меня одного, я поплыл вверх, позволяя кулону тянуть меня домой – в бескрайнюю бездну, где мы странствуем вместе с одинокими небесными китами. Туда, где небеса и море едины.
neilhimself: - Расскажите о самом странном событии, произошедшем с вами в Феврале.
TheAstralGypsy: - Встретил на пляже девушку, которая искала потерянный 50 лет назад бабушкой кулон. Он был у меня, я нашёл его в прошлом феврале.
(с) вдохновительные твиты
TheAstralGypsy: - Встретил на пляже девушку, которая искала потерянный 50 лет назад бабушкой кулон. Он был у меня, я нашёл его в прошлом феврале.
(с) вдохновительные твиты
Март
читать
«…что нам известно – так это то, что её не казнили.»Даниэль Дэфо, «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учинённых самыми знаменитыми пиратами»
В большом доме было слишком жарко, и они вышли на веранду. Далеко на западе набирал силу весенний шторм. Уже полыхали молнии, а неожиданно холодные порывы ветра дарили свежесть и прохладу.
Мать и дочь чинно сидели на качелях и гадали, когда отец девушки вернётся домой - он сел на корабль, гружённый табаком, идущий к далёким английским берегам.
Тринадцатилетняя Мэри, такая хорошенькая, так легко всему удивляющаяся, сказала:
- Знаешь, я очень рада, что всех пиратов повесили, и отец вернётся к нам целым и невредимым.
- Я не хочу разговаривать о пиратах, Мэри, - произнесла её мать, не переставая улыбаться своим мыслям.
***
Ей пришлось переодеться мальчишкой, чтобы избавить отца от скандала. Она не надевала женское платье до тех пор, пока не попала на корабль к отцу и к матери, его служанке и любовнице, которую в Новом Свете он назовёт своей женой. Корабль держал путь из Корка в Каролинас.
В том путешествии она, одетая в непривычную одежду, неуклюжая во всех этих странных юбках, впервые влюбилась. Ей было одиннадцать, и её сердце похитил не моряк, но сам корабль: Энн сидела на носу, смотрела, как под ногами её проносится серая Атлантика, слушала крики чаек и чувствовала, как с каждым мигом Ирландия удаляется всё дальше и дальше, и забирает с собой всю старую ложь.
Она с великим сожалением оставила свою любовь, когда они причалили к берегу, и даже когда её отец стал успешным на новой земле, она мечтала о скрипе мачт и хлопающих на ветру парусах.
Отец её был хорошим человеком. Он был рад её возвращению и не спрашивал ни о чём, что она делала вдали от дома: ни о молодом человеке, за которого она вышла замуж, ни о том, как он увёз её в Провиденс. Она вернулась к семье спустя три тогда, с ребёнком на руках. Девушка сообщила, что муж её умер, и, хотя ходило множество слухов, даже самый острый язычок из обменивающихся сплетнями не мог и помыслить о том, что Эни Райли и есть та пиратка Энн Бонни, первая помощница капитана Красного Рэкхэма.
«Если бы ты дрался, как мужчина, тебе не пришлось бы подыхать, как псу». То были последние слова, которые Энн Бонни сказала человеку, подарившему ей ребёнка.
***
Миссис Райли наблюдала за молниями и слушала далёкие раскаты грома. Её волосы уже тронула седина, а кожа была всё так же прекрасна, как у любой местной состоятельной женщины.
- Звучит совсем как пушечный выстрел, - заметила Мэри. (Энн назвала её в честь матери, а ещё в честь лучшей подруги, с которой познакомилась, пока была вдали от дома.)
- Почему ты вдруг заговорила о таких странных вещах? – спросила её мать. – В этом доме мы не говорим о пушках.
Пролился первый Мартовский дождь, и, к удивлению дочери, миссис Райли вскочила с качелей и выбежала на улицу. Дождь окатывал её, как морские брызги. Подобное поведение было вовсе несвойственным для такой респектабельной женщины.
Она чувствовала капли дождя на своей коже и представляла, что она - капитан собственного судна, и вокруг гремят пушки, и морской бриз несёт дым от пороха. Мёртвые на её корабле будут выкрашены красным, чтобы скрыть пролитую в битве кровь. Ветер будет раздувать паруса со свистом громким, как пушечный рёв, и они захватят торговое судно, и заберут всё, что пожелают – украшения и деньги – и она подарит своему первому помощнику обжигающий поцелуй, когда яростному безумию придёт конец…
- Мама? – позвала Мэри. – Ты, должно быть, думаешь о чём-то сокровенном. Ты так странно улыбаешься.
- Глупенькая моя акушла*, - ответила её мать. – Я думаю о твоём отце.
Она говорила правду, и Мартовский ветер разносил вокруг них безумие.
_____________
*дорогая девочка – ирл.
neilhimself: - Какую историческую личность напоминает вам Март?
MorgueHumor: Энн Бонни и её мятежное сердце, мечтающее о собственном корабле.
(с) вдохновительные твиты
MorgueHumor: Энн Бонни и её мятежное сердце, мечтающее о собственном корабле.
(с) вдохновительные твиты
Апрель
читать
Ты понимаешь, что слишком сильно давил на уток*, когда они перестают тебе доверять - а мой отец забирал у них всё, что мог, с прошлого лета.Он спускался к пруду и приветствовал их.
В Январе они попросту уплыли. Один особенно раздражительный селезень – мы называли его Дональдом, но только за его спиной, утки чувствительны к таким вещам – слонялся неподалёку и ругал моего отца.
- Мы не заинтересованы, - говорил он. – Мы ничего не хотим у вас покупать: ни страховку, ни энциклопедии, ни алюминиевую обшивку, ни безопасные спички, ни тем более гидроизоляцию.
- В двойном размере или ничего! – возмущалась чрезвычайно раздражённая кряква. – Уверена, ты на это поспорил! С помощью того двухстороннего четвертака!
Утки, которым пришлось с сомнением изучить четвертак, оброненный отцом, согласились друг с другом и поплыли, изящные и сердитые, к противоположному берегу.
Мой отец воспринял это как личное оскорбление.
- Ох уж эти утки. Они всегда рядом. Как корова, которую в любой момент можно подоить. Все они неудачники – самого высшего сорта. К таким можно возвращаться снова и снова. А я всё испортил.
- Нужно, чтобы они снова начали тебе доверять, - сказал я отцу. – А ещё лучше – можешь просто быть с ними честным. Начни всё с чистого листа. У тебя теперь есть настоящая работа.
Он работал в местном пабе, прямо напротив утиного пруда.
Мой отец не стал начинать всё с чистого листа. Он остался на том, что уже исписан. Крал свежий хлеб с кухни в пабе, собирал недопитые бутылки с красным вином и спускался к пруду, чтобы завоевать утиное доверие.
Он развлекал их весь Март, он кормил их, рассказывал им шутки, делал всё, чтобы только смягчить их. Это продолжалось до самого Апреля, когда всё вокруг стало одной сплошной лужей, а деревья снова позеленели.
Когда мир стряхнул с себя зиму, отец принёс колоду карт.
- Как насчёт дружеской игры? – спросил отец. – Без денежных ставок.
Утки нервно переглянулись.
- Ну, не знаю… - осторожно пробормотали некоторые из них.
Потом одна престарелая кряква, которую я не узнал, изящно расправила крылья:
- Он так часто приносил нам свежий хлеб и красное вино - будет невежливо отказываться. Может, сыграем в пьяницу**?
- Как насчёт покера? – предложил отец с непроницаемым лицом***, и утки согласились.
Мой отец был счастлив. Ему даже не пришлось предлагать делать ставки – это сделала престарелая кряква.
Я кое-что знал о том, как сдавать снизу: я смотрел, как отец сидит в нашей комнате по ночам, практикуясь снова и снова, но та старая кряква могла научить отца парочке приёмов. Он сдавал снизу. Сдавал из середины. Он знал местонахождение каждой карты в колоде, и ему требовалось совсем немного времени, чтобы положить нужную карту в нужное место.
Утки забрали у моего отца всё: его кошелёк, его часы, его табакерку и всю его одежду. Если бы утки приняли в качестве ставки мальчишку, он бы и меня проиграл, и, возможно, в некотором роде он это и сделал.
Он вернулся в паб в нижнем белье и носках. Утки не любят носки. Такой у них пунктик.
- По крайней мере, у тебя остались носки, - сказал я отцу.
В Апреле отец научился не доверять уткам.
_____________________
*ещё одно значение слова «duck» - неудачник, "push" - не только "давить", но и "толкать товар, рекламировать". Отсюда игра слов.
**точнее, вид рамми - карточной игры, в которой игроки подбирают карты по достоинству или по последовательности и сбрасывают
***poker face - ничего не выражающее лицо (характерное для игрока в покер)
neilhimself: - Какое ваше самое счастливое Апрельское воспоминание?
_NikkiLS_: - Когда утки снова начали нам доверять: мы с отцом кормили их свежим хлебом, украденным из паба, в котором он работал.
(с) вдохновительные твиты
_NikkiLS_: - Когда утки снова начали нам доверять: мы с отцом кормили их свежим хлебом, украденным из паба, в котором он работал.
(с) вдохновительные твиты
Май
читать
В Мае я получила анонимную открытку на День Матери. Это поставило меня в тупик. Я бы заметила, если бы у меня были дети, так ведь?В Июне я нашла уведомление, в котором говорилось «Стандартный Сервис Будет Возобновлён в Кратчайшие Сроки». Оно было приклеено к зеркалу в ванной вместе с несколькими тусклыми медными монетками неизвестного номинала и происхождения.
В Июле мне доставили три открытки, с интервалом в неделю: на почтовых штемпелях было указано «Изумрудный город». В них сообщалось, что отправитель замечательно проводит время, и он также просит напомнить Дорин, чтобы она сменила замки на задней двери и отменила доставку молока. Я не знаю никого по имени Дорин.
В Августе кто-то оставил коробку конфет на моём крыльце. На прикреплённом к ней стикере говорилось, что это важная улика в судебном деле, и конфеты нельзя есть, пока они не будут проверены на отпечатки пальцев. Весь шоколад растаял на Августовской жаре и превратился в мягкую коричневую массу. Пришлось выбросить всю коробку.
В Сентябре я получила посылку, в которой был первый выпуск «Action Comics», Первый Том Пьес Шекспира и отпечатанная в частной типографии копия романа Джейн Остин под названием «Разум и Глушь». Я не интересовалась комиксами, Шекспиром или Джейн Остин, и потому оставила книги в гостевой спальне. Неделю спустя они исчезли – я обнаружила пропажу, когда искала что-нибудь для чтения в ванной.
В Октябре я нашла пришпиленное к аквариуму уведомление «Стандартный Сервис Будет Возобновлён в Кратчайшие Сроки. Честно». Похоже, нескольких золотых рыбок заменили их идентичными копиями.
В Ноябре я нашла записку с требованием выкупа, в которой говорилось, что я должна делать, если хочу снова увидеть дядю Теобальда живым. У меня не было дяди Теобальда, но я всё равно целый месяц носила в петлице розовую гвоздику и не ела ничего, кроме салатов.
В Декабре мне пришла рождественская открытка с Северного Полюса. В ней объяснялось, что в этом году из-за канцелярской ошибки я не попала ни в список Хороших, ни в список Хулиганов. Подпись на открытке начиналась с буквы «С». Может быть, там было написано «Санта», но я больше склонялась к варианту «Стив».
В Январе я проснулась и обнаружила, что кто-то ярко-красной краской написал на потолке моей крошечной кухни «УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВЫ ЗАКРЕПИЛИ СВОЮ МАСКУ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПОМОГАТЬ ОСТАЛЬНЫМ». Немного краски пролилось на пол.
В Феврале на автобусной остановке ко мне подошёл человек и показал мне чёрную статую сокола, лежащую в его сумке для покупок. Он попросил помочь ему сберечь статую от Толстяка, а потом увидел кого-то позади меня и тут же убежал.
В Марте мне прислали три рекламных брошюры: первая сообщала, что я, возможно, выиграла миллион долларов, вторая – что меня, может быть, зачислили во Французскую Академию, а последняя – что я почти уже стала титулованным правителем Священной Римской Империи.
В Апреле на прикроватном столике я нашла записку с извинениями за качество обслуживания, в которой меня уверяли, что впредь все ошибки во Вселенной будут тут же исправляться. В конце стояла приписка «МЫ ИЗВИНЯЕМСЯ ЗА ДОСТАВЛЕННЫЕ НЕУДОБСТВА».
В Мае я получила ещё одну открытку на День Матери. На этот раз не анонимную. Она была подписана, но я не могла разобрать букв. Подпись начиналась с «С», но я почти уверена, что это было не «Стив».
neilhimself: - Какой самый странный подарок вы получали в Мае?
StarlingV: - Анонимный подарок на День Матери. Просто задумайтесь об этом на пару мгновений
(с) вдохновительные твиты
StarlingV: - Анонимный подарок на День Матери. Просто задумайтесь об этом на пару мгновений
(с) вдохновительные твиты
Июнь
читать
Мои родители не соглашались друг с другом. Так уж было заведено. Более того – они ссорились. По любому поводу. Я до сих пор не могу понять, как они сумели договориться о женитьбе или о том, чтобы завести детей – меня и мою сестру.Моя мама верит в перераспределение богатства, и считает, что самая большая проблема коммунизма в том, что он не распространился повсеместно. У стены с отцовской стороны кровати висит фотография Королевы в рамочке, и он голосует так, как голосовал был самый прожжённый консерватор. Мама хотела назвать меня Сьюзан, папа – Генриеттой, в честь тёти. Ни один не хотел уступать. Я единственная Сюзиетта в школе – или, что более вероятно, во всём мире. По той же причине мою сестру зовут Алисмима.
Они ни в чём не могли согласиться друг с другом: даже если дело касалось простой температуры. Моему отцу всегда слишком жарко, а маме – слишком холодно. Они включают и выключают обогреватель, открывают и закрывают окна всякий раз, когда кто-нибудь из них заходит в комнату. Мы с сестрой болеем простудой целый год, и, думаю, нам даже известна причина.
Они даже не могли решить, в каком месяце лучше поехать в отпуск. Отец настаивал на Августе, мать – на Июле. В результате нам пришлось отдыхать в Июне, что было неудобно вообще для всех.
Они не могли решить, куда поехать. Отец подбивал нас отправиться в Исландию, чтобы покататься там на повозках, запряжённых пони, а мама мечтала о поездке на верблюдах по Сахаре, и оба посмотрели на нас, как на полоумных, когда мы сказали, что были бы не против посидеть на пляже где-нибудь на юге Франции. Они сделали передышку для того, чтобы сказать, что этого мы не дождёмся, равно как и поездки в Диснейлэнд, а потом снова начали спорить.
Несоглашение о Том, Где Мы Проведём Июньский Отпуск закончилось быстро: родители хлопали дверьми и кричали друг другу что-то вроде «Ну и ладно!»
Когда неудобный отпуск начался, мы с сестрой были уверены только в одном: никуда мы не поедем. В библиотеке мы взяли целую кучу книг – столько, сколько смогли унести – и приготовились выслушивать множество ссор в ближайшие десять дней.
Потом приехали какие-то фургоны, и люди начали затаскивать в дом разные вещи.
Для мамы в подвале установили сауну. Рабочие насыпали на пол песок, повесили на потолок солнечную лампу*. Мама постелила прямо под этой лампой полотенце. На стенах подвала висели картины, изображающие песчаные дюны и верблюдов – до тех пор, пока они не отклеились из-за невероятной жары.
Для отца в гараж втащили холодильник – самый большой холодильник из всех, что он смог найти, такой большой, что в него можно было зайти. Холодильник занял так много места, что пришлось парковать машину снаружи. Отец вставал рано утром, надевал тёплый исландский свитер, брал с собой книгу и термос с горячим какао, и немного Мармайта**, и сэндвичи с огурцом – входил в гараж с большой улыбкой на лице и не выходил до самого обеда.
Иногда я думаю, что ни у кого больше нет такой же странной семьи, как у меня. Мои родители вообще ни в чём не могу согласиться.
- Ты знаешь, что мама надевает пальто и после полудня пробирается в гараж? – внезапно спросила меня сестра, когда мы сидели в саду и читали библиотечные книги.
Я не знала. Но этим утром я видела, как отец, одетый в домашний халат и плавки, направляется в подвал, к маме. Улыбка у него была до ужаса глупая.
Не понимаю я родителей. Впрочем, думаю, никто не понимает.
__________________________
*кварцевая лампа, лампа-солнце – такие обычно устанавливают в соляриях.
** "Мармайт" - фирменное название питательной белковой пасты производства одноимённой компании; используется для бутербродов и приготовления приправ
neilhimself: - Где бы вы провели идеальный Июнь?
DKSakar: - В холодильнике. Летом я всегда мечтаю о том, чтобы делали огромные холодильники, в которые можно было бы залезть.
(с) вдохновительные твиты
Я строил его из книг в мягких обложках, потому что боялся, что книги в твёрдых обложках и энциклопедии придавят меня, если я не закреплю их как следует.
Но конструкция выдержала. В высоту она была футов двенадцать, и в ней был тоннель, через который я мог проползти ко входу, чтобы спрятаться от суровых арктических ветров.
Я принёс книг в иглу, которое и так было сделано из книг, и читал их там. Удивительно, как тепло и удобно было внутри. По мере того, как я дочитывал книги, я клал их на землю, выстилал ими пол, а потом приносил ещё больше книг и садился на них, уничтожая последние следы пребывания в моём мире зелёной Июльской травы.
На следующий день ко мне пришли друзья. Они проползли в иглу и сказали, что я веду себя как сумасшедший. Я ответил им, что единственное, что стоит между мной и зимними холодами – отцовская коллекция книг в мягких обложках, выпущенных в 50-х, со специфическими названиями, сенсационными обложками и с разочаровывающее степенными историями внутри.
Мои друзья ушли.
Я сидел в своём иглу, представляя, что снаружи арктическая ночь, и размышляя, сверкает ли в небесах северное сияние. Я выглянул наружу, но увидел только ночное небо, заполненное мелкими, как булавочные головки, звёздами.
Я спал в своём иглу, сделанном из книг. Когда меня настиг голод, я проделал в полу дыру, закинул туда удочку и стал ждать, когда что-нибудь клюнет. Я поймал рыбу, сделанную из книг – приключений Пингвиньего детектива в зелёных винтажных обложках. Я съел её сырой, боясь разжигать огонь в своём иглу.
Выбравшись наружу, я обнаружил, что кто-то покрыл книгами весь мир: везде были книги с бледными обложками всех оттенков белого, синего и фиолетового. Я бродил по ледяному покрову из книг и увидел кого-то, очень похожего на мою жену там, на льду. Она делала ледник из автобиографий.
- Я думал, ты ушла, - сказал я. – Ушла и оставила меня одного.
Она ничего не ответила, и я вдруг понял, что она была лишь тенью тени.
В Июле арктическое солнце никогда не заходит, но я устал и пошёл обратно в иглу.
Я заметил тени медведей до того, как увидел их самих: они был громадными, бледными, слепленными из страниц яростных книг: древние и современные поэмы бродили по льду в медвежьей форме, заполненные словами, которые могли ранить своей красотой. Я видел бумагу и вьющиеся по ней слова. Я боялся, что медведи почуют меня.
Я прокрался обратно в иглу. Может, я уснул в темноте. А потом выполз и лёг на спину, прямо на лёд, и уставился на невероятные цвета мерцающего северного сияния. Я слушал, как трещит и скрипит лёд, пока айсберг из сказок откалывается от мифологического ледника.
Я не знаю, когда заметил, что рядом со мной кто-то лежит. Должно быть, я услышал её дыхание.
- Они такие красивые, правда? – спросила она.
- Это Аврора Бореалис, северное сияние, - ответил я.
- Это фейерверки в честь 4 Июля, дорогой.
Она взяла меня за руку, и мы вместе смотрели на фейерверки.
Когда последний из них исчез в облаке золотых звёзд, она прошептала:
- Я пришла домой.
Я ничего не ответил. Я только сжал её руку и покинул своё иглу из книг, и пошёл в наш с ней дом, греясь в лучах Июльского солнца, как кошка.
Я услышал далёкие раскаты грома, и ночью, пока мы спали, прошёл дождь, который разрушил моё иглу из книг и смыл слова со всего вокруг.
Питер, австралиец и владелец дома, в котором я сейчас живу, а заодно и готовлю для хозяина еду, сказал:
- В Австралии растут эвкалипты, которым нужен огонь, чтобы выжить. Некоторые семена не могут прорасти, пока лесной пожар не вычистит весь подлесок. Им необходимо тепло.
- Странно это – появляться на свет из огня.
- Да не очень, - ответил Питер. – Вполне нормально. Особенно для тех времён, когда на Земле было намного жарче.
- Сложно представить более жаркий мир, чем нынешний.
Он фыркнул.
- Это ещё ничего, - сообщил он, а потом рассказал о жаре, которая господствовала в Австралии во времена его молодости.
Следующим утром в новостях сообщили, что населению из нашего района следует эвакуировать свою собственность: мы находились в пожароопасной зоне.
- Чепуха, - сердито заметил Питер. – Проблем у нас тут не возникнет. Мы на возвышенности, к тому же, окружены речкой*.
Когда воды было много, эта речушка могла быть четыре, а то и пять футов глубиной. Сейчас в ней был один, от силы два фута.
К вечеру запах древесного дыма заполнил собой всё вокруг, а по телевизору и по радио настойчиво советовали убираться подальше - чем раньше, тем лучше. Мы улыбнулись друг другу, глотнули пива пива и поздравили себя с тем, что мы не поддаёмся панике в сложной ситуации.
- Мы слишком самодовольны… - сказал я. - Человечество, все мы. Люди. Мы видим, как листья жарятся на деревьях Августовским днём, и после этого всё ещё не верим, что всё в самом деле изменится. Наши империи будут стоять вечно.
- Ничто не длится целую вечность, - возразил Питер и налил себе ещё кружечку. Он рассказал о своём австралийском друге, который потушил огонь, перекинувшийся на семейную ферму, с помощью одной только банки пива.
Пламя спускалось в долину, направляясь прямо к нам, и это было похоже на конец света. Мы поняли, что речушка нас не защитит. Горел даже воздух.
Тогда мы, наконец, побежали, подгоняя самих себя и кашляя от удушающего дыма. Мы бежали вниз по холму, до реки, а потом легли в воду, держа над поверхностью только головы.
Сквозь горящий ад мы наблюдали за тем, как они вылупляются из пламени, поднимаются и взлетают. Они напомнили мне птиц, клюющих пламенеющие руины дома на холме. Я увидел, как одна из них подняла голову и победоносно заклекотала. Я различал этот клёкот сквозь треск объятых пламенем листьев, сквозь рёв огня. Я услышал зов феникса, и понял, что ничто не длится вечно.
Сотни огненных птиц поднялись в небо, когда вода в ручье начала закипать.
_________________________________________
*эту речку вернее было бы назвать ручьём, но я решила остановиться на «речушке».
Она оставила его мне, когда умерла.
В первый раз я потерял его в кафе. Думаю, я слишком нервно вертел его в руках, слишком часто снимал и надевал снова. Я понял, что его больше нет на пальце только тогда, когда добрался до дома.
Вернувшись в кафе, я так и не нашёл никаких следов кольца.
Пару дней спустя мне вернул его таксист, который нашёл кольцо на тротуаре у того кафе. Он сказал, что моя мать пришла к нему во сне и продиктовала ему мой адрес, а также рецепт старинного сырного пирога.
Во второй раз я потерял кольцо, когда перегнулся через перила на мосту, чтобы побросать в воду шишки. Не думаю, что оно так свободно сидело на пальце, но кольцо полетело в воду вместе с шишкой. Я проследил за их траекторией. Кольцо приземлилось в тёмной влажной грязи совсем близко от воды с громким шлепком, а потом исчезло.
Неделю спустя я купил лосося у человека, которого встретил в пабе: я достал рыбу из кулера старенького зелёного грузовичка. Лосось предназначался для праздничного обеда по случаю дня рождения. Когда я разрезал рыбу, кольцо моей матери выпало на стол.
В третий раз я потерял его, когда загорал на заднем дворе с книгой в руках. Это было в Августе. Кольцо лежало на полотенце рядом со мной, вместе с очками от солнца и лосьоном для загара, когда большая птица (подозреваю, что это была сорока или галка, но я могу ошибаться. Однако это совершенно точно была птица из семейства Врановых) слетела вниз и унесла кольцо матери в клюве.
Оно вернулось ко мне следующей ночью с пугалом, выглядящим до странности живым. Я вздрогнул, когда заметил его, неподвижно стоящего под лучом света у задней двери. Он, пошатываясь, исчез в темноте, как только я снял кольцо с его набитой соломой перчатки.
- Некоторые вещи просто не предназначены для того, чтобы их хранили, - сказал я себе.
Следующим утром я положил кольцо в бардачок своей старой машины, которую отвёз на свалку. Там я смотрел, как пресс превращает её в металлический кубик размером с телевизор. Этот кубик я упаковал в посылку и отправил её в Румынию, где её должны переработать во что-то полезное.
В начале Сентября я снял все деньги со счёта, переехал в Бразилию и устроился там на работу веб-дизайнером под вымышленным именем.
До сих пор мамино кольцо не давало о себе знать. Но иногда я просыпаюсь посреди ночи со стучащим сердцем, весь в поту, гадая, как она вернёт мне его в следующий раз.
Это было не просто хорошо – вообще-то, это было здорово. Я слишком долго просидел в этой крошечной лампе. Начал уже думать, что никто и никогда не потрёт её снова.
- Ты джинн, - сказала молодая леди с тряпкой для полировки в руках.
- Точно. А ты наблюдательная, дорогуша. Что меня выдало?
- Ты появился в клубах дыма, - сказала она, улыбнувшись. – Да и выглядишь совсем как джинн. На тебе тюрбан и остроносые башмаки.
Я скрестил руки на груди и моргнул. Теперь на мне были надеты синие джинсы, серые кеды и выцветший серый свитер – мужская «форма» этого времени и этой местности. Я поднёс ладонь ко лбу и низко поклонился.
- Я джинн из лампы. Возрадуйся, о Избранный. В моей власти исполнить три твоих желания. «Хочу ещё больше желаний» со мной не пройдёт – потеряешь одно желание. Итак. Вперёд.
Я снова скрестил руки на груди.
- Нет, - сказала девушка. – То есть, спасибо и всё такое прочее, но всё в порядке. Мне и так неплохо.
- Милая. Дорогуша. Сладенькая. Может, ты меня не расслышала? Я джинн. Три желания? Всё-всё, что ты захочешь. Мечтаешь о полётах? Я могу подарить тебе крылья. Хочешь богатств больше, чем у Крёза*? Хочешь власти? Просто скажи. Три желания. Всё, что угодно.
- Как я уже сказала, спасибо. Мне ничего не нужно. Может, хочешь чего-нибудь выпить? Ты столько времени провёл в лампе – всё горло, наверное, пересохло. Вина? Воды? Чая?
- Ммм… - теперь, когда она об этом упомянула, оставалось только признать, что мне действительно хотелось пить. – А у тебя есть мятный чай?
Она заварила немного мятного чая в чайнике, который был до ужаса похож на тот, в котором я провёл большую часть последней тысячи лет.
- Спасибо за чай.
- Не за что.
- И всё же, я не понимаю. Все, кого бы я ни встречал, тут же начинали просить. Модный дом. Гарем с прекрасными женщинами – не то чтобы тебе было это интересно, конечно…
- Всякое возможно. Ты не можешь так сразу судить о людях. О, и не зови меня дорогушей, или сладенькой, или ещё как. Меня зовут Хейзел.**
- О! – до меня дошло. – Так значит ты хочешь красивую женщину? Мои извинения. Нужно просто пожелать.
Я скрестил руки.
- Нет, всё в порядке. Никаких желаний. Как тебе чай?
Я сказал ей, что её мятный чай – самый вкусный из всех, что я когда-либо пробовал.
Она спросила меня, когда я начал чувствовать потребность в исполнении людских желаний, и постоянно ли я хочу кому-то угождать. Она спросила о моей матери, и я сказал, что не стоить судить обо мне так же, как о смертных, ведь я джинн - могущественный и мудрый, волшебный и загадочный.
Она спросила, люблю ли я хумус***, и когда я сказал, что люблю, она поджарила хлеб и порезала его на кусочки, чтобы мне было удобнее макать их в лакомство.
Пока я ел, мне в голову пришла идея.
- Просто загадай желание, - произнёс я услужливо, – и я могу принести обед, достойный султана. Каждое блюдо будет ещё лучше, чем предыдущее, и все подадут на золотых тарелках. Можешь потом забрать тарелки.
- Не стоит, - с улыбкой произнесла девушка. – Хочешь прогуляться?
Мы вместе пошли в город. Было здорово наконец размять ноги после стольких лет сидения в лампе. Мы завернули в парк и сели на скамейку у озера. Было тепло, но ветрено, и порывы ветра роняли нам под ноги осенние листья.
Я рассказал Хейзел о своей юности: как мы подслушивали ангелов, и как они кидали в нас кометы, если заставали на месте преступления. Я рассказал ей об ужасных днях войн джиннов, и как царь Сулейман заточил всех нас в полые объекты: лампы, глиняные горшки и тому подобные вещи.
Она рассказала мне о своих родителях, которые погибли в авиакатастрофе, оставив после себя дом. Она рассказала о работе – Хейзел иллюстрировала детские книжки – и как она радуется всякий раз, когда ей присылают новую книжку. Она рассказала, что преподаёт живопись взрослым в местном колледже раз в неделю.
Я не увидел ни одного изъяна в её жизни, ни одной пустоты, которую она могла бы заполнить с помощью желаний, кроме одной.
- У тебя хорошая жизнь. Но тебе не с кем её разделить. Пожелай, и я найду для тебя идеального мужчину. Или женщину. Кинозвезду. Богатого… кого бы то ни было…
- Нет нужды. Мне и так хорошо, - ответила Хейзел.
Ты вернулись к её дому, проходя мимо домов, наряженных к Хэллоуину.
- Это неправильно, - сказал я. – Люди всегда чего-то хотят..
- У меня есть всё, что нужно.
- Тогда что же мне делать?
Она задумалась на секунду. Потом указала на задний двор:
- Может, соберёшь листья?
- Это твоё желание?
- Нет. Но если хочешь, можешь заняться этим, пока я готовлю нам обед.
Я собрал листья в кучу у изгороди, чтобы ветер опять не разнёс их по двору. После обеда я вымыл посуду. Ночевал я в комнате для гостей.
Не то чтобы Хейзел не нужна была помощь. Она позволяла помогать ей. Я выполнял всякие поручения, покупал нужные для рисования вещи и продукты. В те дни, когда она долго рисовала, я разминал её затёкшие плечи и шею. Руки у меня просто волшебные.
Незадолго до Дня Благодарения я переехал из гостевой спальни - через коридор - в главную, в кровать Хейзел.
Этим утром я смотрел на неё, пока она спала. Я наблюдал, как шевелятся во сне её губы. Солнечный свет коснулся её лица, она открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась.
- Знаешь, я никогда не спрашивала… А что насчёт тебя? Что бы ты попросил, если бы у тебя было три желания?
Я задумался на мгновение. Заключил её в объятия, и она положила голову ко мне на плечо.
- Всё хорошо, - сказал я. – Мне и так неплохо.
______________________________
*Крёз - легендарный царь Лидии в Малой Азии. Говорят «богат, как Крёз»
** не что чтобы это важно, но это имя может переводиться с английского как «лесной орех» и как «героин» (разг.), что забавно.
***хумус - паста из нута
DKSakar: - В холодильнике. Летом я всегда мечтаю о том, чтобы делали огромные холодильники, в которые можно было бы залезть.
(с) вдохновительные твиты
Июль
читать
В тот день, когда от меня ушла жена – сказала, что ей нужно побыть одной, что ей нужно время, чтобы подумать – первого Июля, когда солнце палило над озером в центре города, когда кукуруза на лугу вокруг моего дома доходила до колен, когда переполненные энтузиазмом дети запускали первые ракеты и петарды, чтобы поразить нас и раскрасить летнее небо, на заднем дворе я построил иглу из книг.Я строил его из книг в мягких обложках, потому что боялся, что книги в твёрдых обложках и энциклопедии придавят меня, если я не закреплю их как следует.
Но конструкция выдержала. В высоту она была футов двенадцать, и в ней был тоннель, через который я мог проползти ко входу, чтобы спрятаться от суровых арктических ветров.
Я принёс книг в иглу, которое и так было сделано из книг, и читал их там. Удивительно, как тепло и удобно было внутри. По мере того, как я дочитывал книги, я клал их на землю, выстилал ими пол, а потом приносил ещё больше книг и садился на них, уничтожая последние следы пребывания в моём мире зелёной Июльской травы.
На следующий день ко мне пришли друзья. Они проползли в иглу и сказали, что я веду себя как сумасшедший. Я ответил им, что единственное, что стоит между мной и зимними холодами – отцовская коллекция книг в мягких обложках, выпущенных в 50-х, со специфическими названиями, сенсационными обложками и с разочаровывающее степенными историями внутри.
Мои друзья ушли.
Я сидел в своём иглу, представляя, что снаружи арктическая ночь, и размышляя, сверкает ли в небесах северное сияние. Я выглянул наружу, но увидел только ночное небо, заполненное мелкими, как булавочные головки, звёздами.
Я спал в своём иглу, сделанном из книг. Когда меня настиг голод, я проделал в полу дыру, закинул туда удочку и стал ждать, когда что-нибудь клюнет. Я поймал рыбу, сделанную из книг – приключений Пингвиньего детектива в зелёных винтажных обложках. Я съел её сырой, боясь разжигать огонь в своём иглу.
Выбравшись наружу, я обнаружил, что кто-то покрыл книгами весь мир: везде были книги с бледными обложками всех оттенков белого, синего и фиолетового. Я бродил по ледяному покрову из книг и увидел кого-то, очень похожего на мою жену там, на льду. Она делала ледник из автобиографий.
- Я думал, ты ушла, - сказал я. – Ушла и оставила меня одного.
Она ничего не ответила, и я вдруг понял, что она была лишь тенью тени.
В Июле арктическое солнце никогда не заходит, но я устал и пошёл обратно в иглу.
Я заметил тени медведей до того, как увидел их самих: они был громадными, бледными, слепленными из страниц яростных книг: древние и современные поэмы бродили по льду в медвежьей форме, заполненные словами, которые могли ранить своей красотой. Я видел бумагу и вьющиеся по ней слова. Я боялся, что медведи почуют меня.
Я прокрался обратно в иглу. Может, я уснул в темноте. А потом выполз и лёг на спину, прямо на лёд, и уставился на невероятные цвета мерцающего северного сияния. Я слушал, как трещит и скрипит лёд, пока айсберг из сказок откалывается от мифологического ледника.
Я не знаю, когда заметил, что рядом со мной кто-то лежит. Должно быть, я услышал её дыхание.
- Они такие красивые, правда? – спросила она.
- Это Аврора Бореалис, северное сияние, - ответил я.
- Это фейерверки в честь 4 Июля, дорогой.
Она взяла меня за руку, и мы вместе смотрели на фейерверки.
Когда последний из них исчез в облаке золотых звёзд, она прошептала:
- Я пришла домой.
Я ничего не ответил. Я только сжал её руку и покинул своё иглу из книг, и пошёл в наш с ней дом, греясь в лучах Июльского солнца, как кошка.
Я услышал далёкие раскаты грома, и ночью, пока мы спали, прошёл дождь, который разрушил моё иглу из книг и смыл слова со всего вокруг.
neilhimself: - Какой была самая необычная вещь, которую вы видели в Июле?
mendozacarla: - … иглу, сделанное из книг.
(с) вдохновительные твиты
mendozacarla: - … иглу, сделанное из книг.
(с) вдохновительные твиты
Август
читать
Тем летом Августовские лесные пожары начались рано. Все грозы в мире ушли от нас на юг и забрали с собой дождь. Каждый день мы видели вертолёты, таскающие цистерны с озёрной водой, готовые в любой момент затушить ею пламя в дальних районах.Питер, австралиец и владелец дома, в котором я сейчас живу, а заодно и готовлю для хозяина еду, сказал:
- В Австралии растут эвкалипты, которым нужен огонь, чтобы выжить. Некоторые семена не могут прорасти, пока лесной пожар не вычистит весь подлесок. Им необходимо тепло.
- Странно это – появляться на свет из огня.
- Да не очень, - ответил Питер. – Вполне нормально. Особенно для тех времён, когда на Земле было намного жарче.
- Сложно представить более жаркий мир, чем нынешний.
Он фыркнул.
- Это ещё ничего, - сообщил он, а потом рассказал о жаре, которая господствовала в Австралии во времена его молодости.
Следующим утром в новостях сообщили, что населению из нашего района следует эвакуировать свою собственность: мы находились в пожароопасной зоне.
- Чепуха, - сердито заметил Питер. – Проблем у нас тут не возникнет. Мы на возвышенности, к тому же, окружены речкой*.
Когда воды было много, эта речушка могла быть четыре, а то и пять футов глубиной. Сейчас в ней был один, от силы два фута.
К вечеру запах древесного дыма заполнил собой всё вокруг, а по телевизору и по радио настойчиво советовали убираться подальше - чем раньше, тем лучше. Мы улыбнулись друг другу, глотнули пива пива и поздравили себя с тем, что мы не поддаёмся панике в сложной ситуации.
- Мы слишком самодовольны… - сказал я. - Человечество, все мы. Люди. Мы видим, как листья жарятся на деревьях Августовским днём, и после этого всё ещё не верим, что всё в самом деле изменится. Наши империи будут стоять вечно.
- Ничто не длится целую вечность, - возразил Питер и налил себе ещё кружечку. Он рассказал о своём австралийском друге, который потушил огонь, перекинувшийся на семейную ферму, с помощью одной только банки пива.
Пламя спускалось в долину, направляясь прямо к нам, и это было похоже на конец света. Мы поняли, что речушка нас не защитит. Горел даже воздух.
Тогда мы, наконец, побежали, подгоняя самих себя и кашляя от удушающего дыма. Мы бежали вниз по холму, до реки, а потом легли в воду, держа над поверхностью только головы.
Сквозь горящий ад мы наблюдали за тем, как они вылупляются из пламени, поднимаются и взлетают. Они напомнили мне птиц, клюющих пламенеющие руины дома на холме. Я увидел, как одна из них подняла голову и победоносно заклекотала. Я различал этот клёкот сквозь треск объятых пламенем листьев, сквозь рёв огня. Я услышал зов феникса, и понял, что ничто не длится вечно.
Сотни огненных птиц поднялись в небо, когда вода в ручье начала закипать.
_________________________________________
*эту речку вернее было бы назвать ручьём, но я решила остановиться на «речушке».
neilhimself: - Если бы Август мог говорить, что бы он сказал?
gabiottasnest: - Август рассказал бы о своей империи, которая будет стоять вечно, и в то же время косился бы на листья, жарящиеся на деревьях.
(с) вдохновительные твиты
gabiottasnest: - Август рассказал бы о своей империи, которая будет стоять вечно, и в то же время косился бы на листья, жарящиеся на деревьях.
(с) вдохновительные твиты
Сентябрь
читать
У моей матери было кольцо в форме львиной головы. Она творила с его помощью мелкую магию: находила свободные парковочные места, заставляла очереди в супермаркетах двигаться чуть-чуть быстрее, а ссорящуюся парочку за соседним столиком прекратить ругаться и снова полюбить друг друга. Такого рода вещи. Она оставила его мне, когда умерла.
В первый раз я потерял его в кафе. Думаю, я слишком нервно вертел его в руках, слишком часто снимал и надевал снова. Я понял, что его больше нет на пальце только тогда, когда добрался до дома.
Вернувшись в кафе, я так и не нашёл никаких следов кольца.
Пару дней спустя мне вернул его таксист, который нашёл кольцо на тротуаре у того кафе. Он сказал, что моя мать пришла к нему во сне и продиктовала ему мой адрес, а также рецепт старинного сырного пирога.
Во второй раз я потерял кольцо, когда перегнулся через перила на мосту, чтобы побросать в воду шишки. Не думаю, что оно так свободно сидело на пальце, но кольцо полетело в воду вместе с шишкой. Я проследил за их траекторией. Кольцо приземлилось в тёмной влажной грязи совсем близко от воды с громким шлепком, а потом исчезло.
Неделю спустя я купил лосося у человека, которого встретил в пабе: я достал рыбу из кулера старенького зелёного грузовичка. Лосось предназначался для праздничного обеда по случаю дня рождения. Когда я разрезал рыбу, кольцо моей матери выпало на стол.
В третий раз я потерял его, когда загорал на заднем дворе с книгой в руках. Это было в Августе. Кольцо лежало на полотенце рядом со мной, вместе с очками от солнца и лосьоном для загара, когда большая птица (подозреваю, что это была сорока или галка, но я могу ошибаться. Однако это совершенно точно была птица из семейства Врановых) слетела вниз и унесла кольцо матери в клюве.
Оно вернулось ко мне следующей ночью с пугалом, выглядящим до странности живым. Я вздрогнул, когда заметил его, неподвижно стоящего под лучом света у задней двери. Он, пошатываясь, исчез в темноте, как только я снял кольцо с его набитой соломой перчатки.
- Некоторые вещи просто не предназначены для того, чтобы их хранили, - сказал я себе.
Следующим утром я положил кольцо в бардачок своей старой машины, которую отвёз на свалку. Там я смотрел, как пресс превращает её в металлический кубик размером с телевизор. Этот кубик я упаковал в посылку и отправил её в Румынию, где её должны переработать во что-то полезное.
В начале Сентября я снял все деньги со счёта, переехал в Бразилию и устроился там на работу веб-дизайнером под вымышленным именем.
До сих пор мамино кольцо не давало о себе знать. Но иногда я просыпаюсь посреди ночи со стучащим сердцем, весь в поту, гадая, как она вернёт мне его в следующий раз.
neilhimself: - Расскажите мне о чём-то очень важном, потерянно в Сентябре.
TheGhostRegion: - У моей матери было кольцо в виде головы льва. Я терял и находил его трижды… Некоторые вещи не предназначены для того, чтобы их хранили
(с) вдохновительные твиты
TheGhostRegion: - У моей матери было кольцо в виде головы льва. Я терял и находил его трижды… Некоторые вещи не предназначены для того, чтобы их хранили
(с) вдохновительные твиты
Октябрь
читать
- Как хорошо, - произнёс я, вытягивая шею и избавляясь от ноющей боли.Это было не просто хорошо – вообще-то, это было здорово. Я слишком долго просидел в этой крошечной лампе. Начал уже думать, что никто и никогда не потрёт её снова.
- Ты джинн, - сказала молодая леди с тряпкой для полировки в руках.
- Точно. А ты наблюдательная, дорогуша. Что меня выдало?
- Ты появился в клубах дыма, - сказала она, улыбнувшись. – Да и выглядишь совсем как джинн. На тебе тюрбан и остроносые башмаки.
Я скрестил руки на груди и моргнул. Теперь на мне были надеты синие джинсы, серые кеды и выцветший серый свитер – мужская «форма» этого времени и этой местности. Я поднёс ладонь ко лбу и низко поклонился.
- Я джинн из лампы. Возрадуйся, о Избранный. В моей власти исполнить три твоих желания. «Хочу ещё больше желаний» со мной не пройдёт – потеряешь одно желание. Итак. Вперёд.
Я снова скрестил руки на груди.
- Нет, - сказала девушка. – То есть, спасибо и всё такое прочее, но всё в порядке. Мне и так неплохо.
- Милая. Дорогуша. Сладенькая. Может, ты меня не расслышала? Я джинн. Три желания? Всё-всё, что ты захочешь. Мечтаешь о полётах? Я могу подарить тебе крылья. Хочешь богатств больше, чем у Крёза*? Хочешь власти? Просто скажи. Три желания. Всё, что угодно.
- Как я уже сказала, спасибо. Мне ничего не нужно. Может, хочешь чего-нибудь выпить? Ты столько времени провёл в лампе – всё горло, наверное, пересохло. Вина? Воды? Чая?
- Ммм… - теперь, когда она об этом упомянула, оставалось только признать, что мне действительно хотелось пить. – А у тебя есть мятный чай?
Она заварила немного мятного чая в чайнике, который был до ужаса похож на тот, в котором я провёл большую часть последней тысячи лет.
- Спасибо за чай.
- Не за что.
- И всё же, я не понимаю. Все, кого бы я ни встречал, тут же начинали просить. Модный дом. Гарем с прекрасными женщинами – не то чтобы тебе было это интересно, конечно…
- Всякое возможно. Ты не можешь так сразу судить о людях. О, и не зови меня дорогушей, или сладенькой, или ещё как. Меня зовут Хейзел.**
- О! – до меня дошло. – Так значит ты хочешь красивую женщину? Мои извинения. Нужно просто пожелать.
Я скрестил руки.
- Нет, всё в порядке. Никаких желаний. Как тебе чай?
Я сказал ей, что её мятный чай – самый вкусный из всех, что я когда-либо пробовал.
Она спросила меня, когда я начал чувствовать потребность в исполнении людских желаний, и постоянно ли я хочу кому-то угождать. Она спросила о моей матери, и я сказал, что не стоить судить обо мне так же, как о смертных, ведь я джинн - могущественный и мудрый, волшебный и загадочный.
Она спросила, люблю ли я хумус***, и когда я сказал, что люблю, она поджарила хлеб и порезала его на кусочки, чтобы мне было удобнее макать их в лакомство.
Пока я ел, мне в голову пришла идея.
- Просто загадай желание, - произнёс я услужливо, – и я могу принести обед, достойный султана. Каждое блюдо будет ещё лучше, чем предыдущее, и все подадут на золотых тарелках. Можешь потом забрать тарелки.
- Не стоит, - с улыбкой произнесла девушка. – Хочешь прогуляться?
Мы вместе пошли в город. Было здорово наконец размять ноги после стольких лет сидения в лампе. Мы завернули в парк и сели на скамейку у озера. Было тепло, но ветрено, и порывы ветра роняли нам под ноги осенние листья.
Я рассказал Хейзел о своей юности: как мы подслушивали ангелов, и как они кидали в нас кометы, если заставали на месте преступления. Я рассказал ей об ужасных днях войн джиннов, и как царь Сулейман заточил всех нас в полые объекты: лампы, глиняные горшки и тому подобные вещи.
Она рассказала мне о своих родителях, которые погибли в авиакатастрофе, оставив после себя дом. Она рассказала о работе – Хейзел иллюстрировала детские книжки – и как она радуется всякий раз, когда ей присылают новую книжку. Она рассказала, что преподаёт живопись взрослым в местном колледже раз в неделю.
Я не увидел ни одного изъяна в её жизни, ни одной пустоты, которую она могла бы заполнить с помощью желаний, кроме одной.
- У тебя хорошая жизнь. Но тебе не с кем её разделить. Пожелай, и я найду для тебя идеального мужчину. Или женщину. Кинозвезду. Богатого… кого бы то ни было…
- Нет нужды. Мне и так хорошо, - ответила Хейзел.
Ты вернулись к её дому, проходя мимо домов, наряженных к Хэллоуину.
- Это неправильно, - сказал я. – Люди всегда чего-то хотят..
- У меня есть всё, что нужно.
- Тогда что же мне делать?
Она задумалась на секунду. Потом указала на задний двор:
- Может, соберёшь листья?
- Это твоё желание?
- Нет. Но если хочешь, можешь заняться этим, пока я готовлю нам обед.
Я собрал листья в кучу у изгороди, чтобы ветер опять не разнёс их по двору. После обеда я вымыл посуду. Ночевал я в комнате для гостей.
Не то чтобы Хейзел не нужна была помощь. Она позволяла помогать ей. Я выполнял всякие поручения, покупал нужные для рисования вещи и продукты. В те дни, когда она долго рисовала, я разминал её затёкшие плечи и шею. Руки у меня просто волшебные.
Незадолго до Дня Благодарения я переехал из гостевой спальни - через коридор - в главную, в кровать Хейзел.
Этим утром я смотрел на неё, пока она спала. Я наблюдал, как шевелятся во сне её губы. Солнечный свет коснулся её лица, она открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась.
- Знаешь, я никогда не спрашивала… А что насчёт тебя? Что бы ты попросил, если бы у тебя было три желания?
Я задумался на мгновение. Заключил её в объятия, и она положила голову ко мне на плечо.
- Всё хорошо, - сказал я. – Мне и так неплохо.
______________________________
*Крёз - легендарный царь Лидии в Малой Азии. Говорят «богат, как Крёз»
** не что чтобы это важно, но это имя может переводиться с английского как «лесной орех» и как «героин» (разг.), что забавно.
***хумус - паста из нута
neilhimself: - Какое мифическое существо вы хотели бы встретить в Октябре и почему?
elainelowe: - Джинна. Но не для того, чтобы загадать желание. А я для того, чтобы спросить, как стать счастливым с тем, что ты уже имеешь.
(с) вдохновительные твиты
elainelowe: - Джинна. Но не для того, чтобы загадать желание. А я для того, чтобы спросить, как стать счастливым с тем, что ты уже имеешь.
(с) вдохновительные твиты
Ноябрь
читать
Жаровня была маленькой, сделанной из старого, почерневшего от огня металла – то ли меди, то ли латуни. Элоиза сразу заприметила её на гаражной распродаже, потому что вокруг жаровни вились животные, которые с равным успехом могли быть как драконами, так и морскими змеями. У одного из них не было головы.Жаровня стоила всего доллар, и Элоиза купила её вместе с красной шляпкой с пером. Она начала жалеть о том, что купила шляпу ещё до того, как добралась домой, и подумала, что, наверное, может её кому-нибудь подарить. Но дома её ждало письмо из больницы, и она закинула жаровню на задний двор, а шляпу в гардеробную и больше о них не вспоминала.
Прошли месяцы – прошло и желание покидать дом. С каждым днём она становилась всё слабее, каждый день что-то у неё забирал. Она переставила кровать на первый этаж, потому что ей было трудно ходить, потому что она была слишком измотана, чтобы взбираться по лестнице, потому что так было проще.
Пришёл Ноябрь, а вместе с ним и знание о том, что она не увидит Рождества.
Есть вещи, которые ты не можешь выбросить, вещи, которые не должны увидеть твои близкие, когда тебя не станет. Вещи, которые лучше сжечь.
Она взяла черную картонную коробку, заполненную бумагами, письмами и старыми фотографиями, и вынесла её в сад. Она положила в жаровню упавшие веточки и коричневые бумажные пакеты, а потом подожгла всё с помощью специальной зажигалки для барбекю.
Только когда огонь занялся, она открыла коробку.
Девушка начала с писем – с тех, которые не должны были видеть другие люди. Когда она училась в университете, у неё были отношения с преподавателем – если это вообще можно было назвать отношениями – в которых всё слишком быстро пошло не так. Все письма от него были скреплены скрепкой, и она кидала их в огонь один за другим. Фотографию, на которой они были вдвоём, девушка бросила в жаровню последней и смотрела, как она чернеет и обугливается.
Она потянулась за остальными вещами в коробке и вдруг поняла, что не может вспомнить ни имени профессора, ни название его предмета, ни то, почему их отношения причинили ей столько боли – ведь тогда она даже подумывала о самоубийстве.
Следующей в огонь отправилась фотография её старой собаки, Лэсси, на которой та сидела под дубом во дворе. Лэсси умерла семь лет назад, но дерево всё ещё возвышалось над лужайкой, совсем голое на Ноябрьском холоде. Она бросила фотографию в жаровню. Как же она любила эту собаку…
Девушка кинула взгляд на дерево, вспоминая…
На заднем дворе не было никакого дерева.
Не было даже пенька: только лужайка с пожухлой Ноябрьской травой, усыпанная листьями, опавшими с деревьев на соседних участках.
Элоизу не беспокоило то, что она, должно быть, сходит с ума. Она поднялась и пошла в дом. Её собственное отражение в зеркале испугало её – как пугало каждый день. Волосы её истончились и поредели.
На пути обратно она остановилась в кухне, чтобы перевести дыхание.
Жаровня ждала её. Девушка выбросила в огонь письмо из больницы и наблюдала за тем, как бумага чернеет и превращается в пепел, который тут же развеял Ноябрьский ветер.
Элоиза поднялась, когда последние записи о её болезни сгорели – и тогда отправилась в дом. В зеркале, висевшем в коридоре, отразилась такая знакомая и в то же время обновлённая Элоиза: её коричневые волосы залоснились, а отражение улыбалось так открыто, словно она заново полюбила жизнь.
Элоиза подошла к гардеробной. Там на полке лежала красная шляпка, о которой она почти забыла: она надела её, несмотря на то, что из-за красного её лицо выглядело бы ещё более болезненным. Она глянула в зеркало. Выглядела она просто отлично. Элоиза бойко сдвинула шляпку набок.
Снаружи дым, поднимающийся над чёрной жаровней, вокруг которой вилась змея, таял в холодном Ноябрьском воздухе.
neilhimself: - Что бы вы сожгли в Ноябре?
MeiLinMiranda: - Записи о моей болезни – но только если вместе с ними сгорит и сама болезнь..
(с) вдохновительные твиты
MeiLinMiranda: - Записи о моей болезни – но только если вместе с ними сгорит и сама болезнь..
(с) вдохновительные твиты
Декабрь
читать
Летом на улицах тяжело, но, по крайней мере, можно ночевать в парке, не боясь замёрзнуть насмерть.Зимой всё по-другому. Зима может убить. А если и не убьёт, холод всё равно обходится с тобой, как со своим особенным бездомным другом, не спрашивая, врывается в твою жизнь.
Донна научилась кое-чему у опытных людей. Секрет состоял в том, чтобы спать где угодно в течение дня: кольцевая подходит для этого идеально, покупай билет и катайся хоть целый день; дешёвые кафе тоже хороши, если их работники не возражают против 18-летней девчонки, которая заказывает чашку чая, а потом сопит в углу час или три, никого не беспокоя. Ночью же, когда температура резко падает, а все тёплые местечки запирают двери и выключают свет, нужно постоянно двигаться.
Было девять часов вечера, и Донна шла по благоустроенному району. Она уже не стеснялась выпрашивать милостыню. В конце концов, люди всегда могут отказать – что они и делали в большинстве случаев.
В женщине, стоящей на углу улицы, не было ничего знакомого. Если бы Донна её узнала, она бы ни за что к ней не подошла. Это было её кошмаром: кто-то из Биддендена видит её в таком состоянии, затем этот кто-то рассказывает об этом её матери (мать её знала цену словам; когда умерла бабуля, она произнесла только «Скатертью дорога!»), а потом мать проболтается отцу, и он будет искать её, постарается вернуть домой. Это её сломает. Она больше никогда не хотела видеть отца снова.
Женщина на углу остановилась, растерянно озираясь по сторонам – похоже, потерялась. Такие люди были хорошей мишенью: они могли подкинуть монетку, если подскажешь им дорогу.
Донна подошла поближе.
- Есть немного мелочи?
Женщина посмотрела на неё. Потом выражение её лица изменилось, и она стала похожей… Тут Донна поняла, почему люди говорят «Она словно привидение увидала». Эта женщина выглядела так, словно только что увидела одно.
- Ты? – ошарашено проговорила она.
- Я? – отозвалась Донна. Если бы она узнала её, она могла бы уйти, могла просто убежать, но Донна её не узнала. Она немного походила на мать Донны, но выглядела добрее, мягче – черты её лица были не такими острыми. Трудно было рассмотреть её получше из-за всей плотной чёрной зимней одежды и шапки с помпоном, но волосы под шапкой были такими же ярко-рыжими, как и у Донны.
- Донна, - произнесла женщина.
Донна могла бы убежать, но не сдвинулась с места. Любые слова прозвучали бы сейчас слишком безумно, слишком неправдоподобно, слишком нелепо.
- Господи, Донна, - продолжила женщина.- Это действительно ты, правда? Я помню.
Она замолчала. Кажется, она едва могла сдерживать слёзы.
Донна посмотрела на женщину, и совершенно нелепая, невероятная идея посетила её голову:
- Ты действительно та, о ком я думаю?
Женщина кивнула:
- Я – это ты. Или буду тобой. Когда-нибудь. Я гуляла здесь и вспомнила, что всё было так же, как тогда… когда я… когда ты…
Она снова замолчала.
- Послушай. Это не продлится вечность. Даже долгое время не продлится. Просто не делай глупостей. И не делай ничего постоянного. Я обещаю, что всё будет хорошо. Как в тех видео на ю-тьюбе, понимаешь? Всё наладится.
- Что за ю-тьюб? – просила Донна
- Ох, дорогая, - женщина подошла к Донне и крепко её обняла.
- Ты заберёшь меня домой?
- Я не могу. Это ещё не твой дом. Ты ещё не встретила тех людей, которые помогут тебе выбраться с улицы и найти работу. Ты ещё не встретила того, кто будет твоей второй половинкой. Вы вместе обустроите безопасное место друг для друга и для ваших детей. Будете жить в тепле.
Донна почувствовал, как в ней закипает гнев:
- Зачем ты всё это мне говоришь?
- Чтобы ты знала, что всё наладится. Чтобы подарить тебе надежду.
Донна отступила назад:
- Не нужна мне твоя надежда. Мне нужно тёплое место! Дом! Прямо сейчас, а не через двадцать лет.
На спокойном лице женщины отразилась боль:
- Это будет раньше, чем через двад…
- Мне всё равно! Это случится не сегодня. Мне некуда идти. И я замёрзла. Есть у тебя мелочь?
Женщина кивнула.
- Возьми, - она достала из сумочки купюру. Донна взяла её – двадцать фунтов. Только купюра выглядела незнакомо: сейчас такие не были в ходу. Она подняла глаза, чтобы спросить женщину ещё кое о чём, но та уже исчезла. Так же, как и двадцатифунтовая банкнота.
Её трясло от холода. Деньги пропали, если вообще были. Но теперь у неё было знание того, что когда-нибудь всё получится. В конце концов. И она знала, что не должна делать глупостей. Ей не стоит покупать последний билет в метро, чтобы спрыгнуть на пути, когда поезд будет подходить к станции.
Зимний холодный ветер пронизывал её до самых костей.
И тут Донна заметила, как что-то упало у двери магазина. Это была пятифунтовая купюра. Может быть, завтра будет легче. Ей не стоит делать того, чего она себе навоображала.
Зима может убить, когда ты живёшь на улице. Но не в этом году. Не сегодня.
neilhimself: - Кого бы вы хотели снова встретить в Декабре?
Geminitm: - Меня саму в 18 лет, чтобы рассказать, что у меня появился любимый человек и свой дом – и что наладилось.
(с) вдохновительные твиты
Geminitm: - Меня саму в 18 лет, чтобы рассказать, что у меня появился любимый человек и свой дом – и что наладилось.
(с) вдохновительные твиты