но завтра обязательно!
15.04.2013 в 23:32
Пишет orig-revers:Заявка № 44
Название: Снежная пыль
Автор: honeyberry
Артер: RaetElgnis
Бета: Ingunn
Размер: ~7850 слов
Категория: джен
Жанр: псевдосказка с вкраплениями мистики и элементами ретеллинга
Рейтинг: PG-13
Саммари: снег бывает разным и далеко не всегда безобидным
читать дальше
Герта любила наблюдать: за парочками в кафе, за семьями на детских площадках, за спортсменами, музыкантами, врачами — за людьми в процессе работы, в разгар веселья и в состоянии покоя. Но больше всего ей нравилось наблюдать, как люди умирают. Было в этом процессе нечто завораживающее, почти магическое, и иногда казалось, что если присмотреться, можно заметить тот самый миг, когда душа покидает тело.
К разочарованию Герты, сегодняшняя жертва умерла слишком быстро и как-то не красочно. Мужчина тихонько булькнул перерезанным горлом и кулём осел в сугроб, едва не запачкав её сапоги. Конечно, в тусклом свете уличного фонаря кровь на снегу смотрелась очень даже неплохо, но всё равно чего-то не хватало. Наверное, стоило немного поиграть и помучить добычу. А может, она просто пресытилась? Недовольно вздохнув, Герта наклонилась к трупу и вытерла лезвие бритвы полой его пальто. На поиски ещё одной жертвы не было ни времени, ни сил, к тому же начиналась метель, и горожане спешно прятались по домам. Она нажала на кнопку электрошокера, в очередной раз полюбовалась на голубоватое сияние дуги, напомнив себе, что верного соратника по охотничьим вылазкам не мешало бы подзарядить, а потом убрала свой нехитрый инструментарий в клатч и направилась к выходу из переулка.
Оглядываясь назад, Кайл и хотел бы сказать, что заметил, когда Труди начала меняться, но не мог. Потому что не заметил. Вернее, не так — он всё видел, но не придавал подобному значения, ведь это же Труди, которая никогда не отличалась постоянством. Что с того, что она покрасила волосы в снежно-белый? До того они были зелёными. Почему его должны удивлять голубые линзы? Ему уже приходилось видеть жёлтые и фиолетовые. На смену любви к тронутой загаром золотистой коже пришла тяга к аристократичной бледности? Это же Труди! Сегодня она подчёркивает свои веснушки, а завтра с остервенением их замазывает. Так было всегда, ничего нового.
***
За несколько недель до тринадцатилетия Кайла внезапно скончалась его бабка — мать отца. Благородное семейство Фриберг, до того ютившееся в крохотной квартирке на окраине Города, недолго погрустило об умершей и споро перебралось в освободившиеся апартаменты. Тогда у Кайла наконец-то появилась собственная комната, а ещё весьма неожиданный «хвостик» в лице Труди Хольм, живущей по соседству. Не проходило и дня, чтобы эта семилетняя рыжеволосая юла не придумала очередную проделку, в которую тут же оказывался втянутым и Кайл. Было бесполезно сопротивляться такому урагану, хотя Кайл упорно пытался. Проказница не поддавалась никаким методам воздействия. Её не смущала разница в возрасте, не страшила угроза наказания от воспитывающей её бабушки — неугомонная девчонка буквально не могла усидеть на месте. И потому родители Кайла были от неё без ума.
Супруги Фриберг любили сына, но понять даже не пробовали, потому что Кайл пошёл не в отца с матерью — прожжённых авантюристов и мошенников — а в почившую бабку. Своей рассудительностью, спокойствием, граничащим с эмоциональной холодностью, и привязанностью к книгам он напоминал господину Фрибергу мать, а между этими двумя всегда были крайне натянутые отношения. На фоне взрывных родителей, готовых в любую минуту сорваться на другой край света ради участия в какой-нибудь мудрёной афере, Кайл выглядел кукушонком. А вот «крошка Труди» пришлась ко двору.
Бывали моменты, когда Кайл и хотел бы её ненавидеть, но у него не получалось. Затея была столь же бессмысленной, как и намерение возненавидеть ласковое весеннее солнце. Максимумом, который он мог из себя выдавить, являлось раздражение, но и оно испарялось, стоило Труди улыбнуться или сморщить веснушчатый нос и протянуть: «Ка-а-айл, ну пойдём. С тобой бабушка меня точно отпустит».
В сложившемся добрососедском квинтете фру Хольм была голосом разума, и к нему волей-неволей прислушивались все участники. В погоне за мифической удачей чета Фриберг всё чаще покидала Город, и Кайла без зазрения совести оставляли на попечение бабушки Труди. Не то чтобы против этого кто-то возражал. Кайлу нравилась фру Хольм — её резковатое чувство юмора, острый язык и сформированная богатым опытом жизненная философия. А ещё у неё была роскошная библиотека, и если бы не Труди, Кайл бы оттуда не вылезал.
Жизнь шла по накатанной. Кайл прилежно учился, что не составляло ему труда, прикрывал спину Труди в её многочисленных проделках и отговаривал от совсем уж рискованных шалостей, вёл продолжительные и безумно увлекательные беседы с фру Хольм, затрагивающие всё на свете, и ждал возвращения родителей из очередного путешествия. Вот только однажды они не вернулись. Казалось, их гибель куда как сильнее расстроила Труди, чем самого Кайла. Конечно, он скорбел, в конце концов, его родители были совсем не плохими людьми. Да, они не планировали рождение сына, и время от времени Кайл остро ощущал себя нежеланным ребёнком, но всё же от них ему досталась хоть какая-то порция любви и внимания. Некоторые не могли похвастать даже этим.
Других родственников у Кайла не было, и хотя он считал себя совсем взрослым и самостоятельным, всё равно вздохнул с облегчением, когда фру Хольм предложила оформить над ним опеку. По сути, для него ничего не изменилось: он по-прежнему жил в старой квартире, регулярно отчитывался соседке о своих успехах и готовился к поступлению. То, что из этой картины выпали родители, не слишком-то ощущалось — для заполнения образовавшейся пустоты с лихвой хватало строго отмеренной, но искренней ласки со стороны фру Хольм и щенячьей привязанности Труди.
Кайл окончил Университет лучшим на курсе и устроился в одну из крупнейших адвокатских контор Города. Его всегда интересовали Закон и Правосудие. Сначала просто потому, что его собственные родители постоянно переступали грань дозволенного и получение минимальных знаний о том, как их защитить, казалось разумным шагом. А затем Кайл втянулся в этот удивительный мир сложных формулировок, судебных прений и прецедентов и подчас абсурдных исков. Если в детстве, как и любой другой мальчишка, он грезил довольно абстрактными подвигами, то теперь все его героические устремления сконцентрировались на зале суда.
Кайл лишь однажды пропустил работу, и случилось это в день похорон фру Хольм. Её смерть стала полной неожиданностью, так как та практически никогда не жаловалась на плохое самочувствие; она скончалась тихо, во сне, оставшись верна себе в нежелании доставлять кому-либо дополнительные неудобства.
К тому времени Труди уже перешагнула порог совершеннолетия. Оплакивая уход последнего члена семьи, она на время забросила учёбу, а потом и вовсе забрала документы из Университета. Так начался период, который Кайл про себя именовал «эрой флюгера». Труди кидало из стороны в сторону: то она хотела быть кондитером, то гитаристкой, то писательницей, то ветеринаром. Увлечения менялись со скоростью света, так же как и её внешний облик. Кайл молчал и терпел, давая названной младшей сестре время пережить горе и разобраться в себе. Сам же он находил утешение в работе и выныривал из неё только затем, чтобы проверить, как дела у Труди. Та постепенно успокоилась, насколько слово «покой» вообще соотносилось с Труди, и с увлечением погрузилась в изучение истории изобразительного искусства. Иногда она рисовала, и эти редкие мгновения казались Кайлу волшебными — её тело покидало напряжение сжатой пружины, движения становились размеренными, смешливые морщинки в уголках глаз разглаживались; в это время Труди была в мире с самой собой, немыслимые идеи и желания, обычно разрывающие её на части и заставляющие хвататься за всё разом, отступали на второй план. Такой Кайл любил её больше всего.
Она и сейчас рисовала, вот только привычной безмятежностью там и не пахло. Намереваясь провести этот вечер с Труди, Кайл специально ушел из конторы пораньше. Его включили в команду юристов, работающих над весьма громким делом, и он совершенно в нём увяз — уходил из кабинета за полночь, чтобы в сумраке раннего утра вернуться обратно. Кайл подозревал, что Труди могла обидеться — она и так вечно ревновала его к работе. Тихий семейный ужин с последующим походом в кино выглядел как неплохой способ задобрить сестру.
А теперь Кайл стоял на пороге комнаты, отведённой под мастерскую, и пытался понять, кто эта незнакомка за мольбертом. Её лицо искажала болезненная гримаса, взгляд застыл в одной точке, а движения были резкими и агрессивными, будто Труди не рисовала, а боролась с невидимыми демонами.
— Труди! — негромко окликнул Кайл.
Та ответила не сразу — сначала она склонила голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, потом улыбнулась чужой отстраненной улыбкой и произнесла лишенным эмоций тоном:
— Ты рано, — и отвернулась обратно к мольберту.
— Слушай, я знаю, что ты дуешься. Просто это очень важное дело. И не только для моей карьеры, понимаешь? Речь идёт о судьбах многих людей. Ну прости, — осторожно приблизившись, Кайл положил ладонь на плечо Труди. И тут же её отдернул — оно было ледяным. — Ты зачем окна открыла? Смотри, весь подоконник в снегу, и сама как ледышка.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Кайл принялся смахивать залетевшие в комнату снежинки и закрывать окна. Подобное молчание было тревожным, непривычным. Обычно Труди не стеснялась высказываться, если ей что-то не нравилось, и делала это очень эмоционально, впрочем, как и всё остальное. Она с детства доверяла Кайлу свои секреты и прибегала за советом; по сути, почти вся её жизнь так или иначе вращалась вокруг него. В их отношениях случались и ссоры, и недопонимания, но чего в них не было никогда, так это обжигающего холодом игнорирования. Кайл столкнулся с ним впервые и попросту растерялся.
— Я хотел поужинать, а потом сходить в кино. — Фраза неловко повисла в воздухе, а Труди продолжала буквально избивать холст кистью.
— Без меня. Я работаю, — слова были выплюнуты настолько враждебно, что Кайл невольно отшатнулся.
И увидел картину.
***
Труди тонула. Она погружалась всё глубже, уходила в толщу чего-то непонятного. Неприятного. Недоброго. Это нечто пожирало её, истончало и отнимало силы. Во тьме, царящей вокруг, помнить о том, что где-то там есть свет, становилось всё труднее. Иногда Труди отстраненно осознавала, что тело продолжает жить собственной жизнью — куда-то ходит, что-то делает, но без её участия. Порой это понимание накатывало столь остро, что Труди начинала биться в панике и в результате увязала ещё сильнее.
Последним чётким воспоминанием был поход в ночной клуб. В тот вечер они с Кайлом поссорились — тот снова принёс домой дополнительную работу, наплевав на их совместные планы. Подобное случалось всё чаще, и откровенно выводило Труди из себя. Ей казалось, что она теряет Кайла, и её это пугало. Она всегда легко заводила знакомства, её эмоциональность и открытость всему новому притягивали людей, но круг общения менялся так же стремительно, как и её увлечения. В этой карусели лиц была только одна константа — Кайл — единственный по-настоящему близкий человек. Для Труди он являлся якорем, который своей рациональностью притягивал её к земле и не позволял окончательно раствориться в безумных замыслах и фантазиях.
Она всегда боялась, что когда-нибудь в жизни Кайла появится другая женщина, и заранее ненавидела возможную соперницу. Конечно, у него были любовницы, но с каждой он встречался не дольше месяца и никогда не приводил их домой. То же самое касалось и Труди — она не позволяла мужчинам задерживаться в её жизни, опасаясь, что Кайл почувствует себя обделённым, привыкнет существовать без неё, а потом и вовсе забудет. Труди догадывалась, что, вероятно, со стороны подобные привязанность и зацикленность выглядели болезненными, но ей было всё равно — Кайл принадлежал только ей. А вот противника в виде любимой работы она не предвидела. Труди не раз представляла, какими способами сможет одолеть претендентку на сердце Кайла, вот только в этих мыслях бороться приходилось с человеком. Как победить одержимость Кайла работой, она не знала и из-за этого паниковала и злилась.
Тот вечер стал очередным в веренице ему подобных. Днём Труди позвонила Кайлу в контору, предложила выбраться куда-нибудь, чтобы развеяться, и он без колебаний согласился. К моменту его прихода Труди была почти готова, ей не терпелось продемонстрировать Кайлу новое платье. Но «любоваться» пришлось ей самой — на гору папок, что притащил Кайл, и на виноватое выражение его лица.
— Извини, сегодня тебе придётся развлекаться без меня. Мне нужно кое над чем поработать.
И Труди взорвалась. Она кричала, сыпала оскорблениями и умудрилась озвучить целый список обид, припомнив даже самые нелепые. Всё это время Кайл молчал. Он расслабленно опирался на каминную полку и смотрел на Труди, как на капризного ребёнка, от чего она только сильнее заводилась и в конце концов вылетела из дома, оглушительно хлопнув дверью.
Как и каждый пятничный вечер, клуб был забит. У барной стойки тут же обнаружилась парочка знакомых, но тело Труди всё ещё вибрировало от возмущения и злости, а потому она угостилась парочкой коктейлей и устремилась на танцпол.
Она помнила, что танцевала, старательно отгоняя невесёлые мысли. Помнила, как новое платье неприятно липло к разгоряченному телу, и какого-то парня, который пытался распускать руки. Кажется, она вышла на улицу, чтобы слегка освежиться, и вроде бы с кем-то разговаривала, а потом откуда ни возьмись появилось странное облако — оно состояло из чего-то похожего на снежную пыль и переливалось в свете уличных фонарей. Внезапно стало трудно дышать, в кожу впились тысячи игл, и всё вокруг поглотила темнота.
Несколько раз Труди выкидывало в реальность, но это происходило настолько резко и неожиданно, что какое-то время она беспомощно барахталась на её поверхности, пытаясь понять, где находится. Впервые подобное случилось посреди косметического магазина — Труди обнаружила себя у стеллажа с краской для волос, совершенно не представляя, как там очутилась. Опасаясь, что из-за нахлынувшей паники вот-вот начнёт задыхаться, она вылетела на улицу в надежде на то, что холодный зимний воздух приведёт её в чувство. Но легче не стало: разговоры и смех проходящих мимо людей, шуршание шин по асфальту, непрестанное ворчание автомобильных моторов и прочие звуки, составляющие повседневную городскую какофонию — всё это мешало сосредоточиться и успокоиться. На подгибающихся ногах Труди добрела до маленького сквера и рухнула на заснеженную скамью, потом неловко ощупала карманы и выудила из одного из них мобильный. Дата на дисплее сообщила неутешительное — из жизни куда-то подевались не считанные часы, а целые дни. Она силилась что-нибудь вспомнить, но в голове мелькали только какие-то мутные пятна и обрывки неразборчивых фраз. Тело было тяжелым, словно чужим, на смену панической взбудораженности пришла одуряющая сонливость. Пытаясь взбодриться, Труди сгребла со скамьи немного снега и растёрла им лицо. Это почти не помогло. Нажать на «двойку», кнопку быстрого набора номера Кайла, удалось далеко не сразу — онемевшие пальцы никак не хотели слушаться, а нажать на «вызов» она и вовсе не успела — темнота оказалась быстрее.
Она опережала Труди и все последующие разы. Кроме одного.
Тогда Труди пришла в себя за мольбертом. Сбоку доносился голос Кайла, но в нём звучали непривычные ноты. Если бы речь шла о ком-то другом, Труди могла бы смело утверждать, что так звучит растерянность. Но растерянность и Кайл? Такое же нелепое сочетание, как Кайл и балетная пачка. Она ошалело встряхнула головой, прикладывая усилия, чтобы вникнуть в смысл слов:
— …совсем не в твоём стиле.
Чтобы понять, о чём говорит Кайл, Труди понадобилось увидеть картину, если её вообще можно было так назвать. Потому что она представляла собой белоснежный холст с нанесёнными на него хаотичными мазками белой же краски. У Труди едва не вырвался истеричный смешок — вот и обнаружился источник растерянности Кайла. Монохромность всегда навевала на неё скуку и потому её полотна неизменно отличались пёстрой многоцветностью. Неудивительно, что данное творение обескуражило даже непробиваемого Кайла.
— Да так, решила поэкспериментировать. Очередная артистическая причуда, — выдавила Труди и постаралась изобразить беззаботное пожимание плечами. — Как думаешь, название «Снежное на белом» пойдёт?
— Вполне. Итак, ты со мной всё-таки разговариваешь. Может, сменишь гнев на милость окончательно и передумаешь по поводу ужина и кино?
И вот тут бы Труди рассказать ему о провалах в памяти и удушающей темноте, пребывание в которой постепенно убивает что-то внутри, но Кайл смотрел на неё с такой смесью вины и надежды во взгляде, что она просто не смогла. Уговаривать себя оказалось просто: «После ужина, зачем портить ему аппетит? Он и так со своей работой ничего не ест», «Ну не говорить же об этом во время фильма», «Такой замечательный вечер, может, это вообще было временное помутнение? Тогда зачем его обсуждать?», «Я всё обдумаю и расскажу ему завтра».
Она боялась, что Кайл не поверит ей или сочтёт сумасшедшей — ещё неизвестно, что было бы хуже. К тому же в мягком свете уличных фонарей, когда Кайл шёл с ней под руку и беззлобно подтрунивал над её неуклюжестью и постоянными поползновениями прилечь в сугроб, всё это в самом деле казалось то ли безумным видением, то ли дурным сном. А потому Труди всё откладывала и откладывала разговор.
Для неё это стало роковой ошибкой. Хищная тьма напала ночью. Она медленно наползала и неторопливо пожирала Труди, предусмотрительно лишив её возможности говорить и двигаться. Словно издеваясь, капля за каплей отнимала слух, пока небогатую палитру ночных звуков не сменила непроницаемая тишина, затем принялась за зрение, а способность мыслить оставила на десерт. Обездвиженная, ослепленная и оглушенная, Труди пыталась сопротивляться, отчаянно цепляясь за воспоминания о бабушке и Кайле, но всё было бесполезно. В конце концов темнота добралась и до них. Труди ощутила её сытое ликование — это стало последним, что она почувствовала прежде, чем тьма растворила её в себе, подчиняя и убивая. Где-то там, в глубине, Труди продолжала существовать, но ею овладело бездумное оцепенение. Оно обнимало её таким тугим коконом, что выбраться из него не удавалось. Иногда откуда-то издалека доносились обрывки чьих-то мыслей, впрочем, и они мгновенно таяли в кромешном мраке. Время остановилось.
Очередной «визит на поверхность» случился так же внезапно, как и все предыдущие. Реальность поприветствовала Труди видом мягких белоснежных стен; резкий запах медикаментов вызывал желание почесать нос. Что она и сделала после того, как уселась на пол — ноги держать отказывались. Труди ощупала себя и даже не удивилась, обнаружив вместо привычной гривы короткие пряди неровно обрезанных волос, с интересом изучила целые созвездия следов от инъекций на локтевых сгибах и тонкий пластиковый браслет, на котором стояло её имя и вереница нечитаемых сокращений.
В этот раз не было ни паники, ни растерянности. Сначала пришло вялое раздражение из-за того, что Кайл сплавил её в психушку, потом в сопровождении роя вопросов вроде «за что?» и «почему это происходит со мной?» накатило ощущение бессильной злобы. А затем настал черёд облегчения. Конечно, Труди не слишком радовал подобный поворот событий, ведь она рассчитывала провести свою жизнь совсем иначе, но даже сейчас, когда мысли в голове еле ворочались, понимала — что бы в неё ни вселилось, какая бы болезнь ни угнетала разум, это делало её опасной для окружающих и прежде всего для Кайла. Было не слишком приятно очнуться в клинике, но это означало, что её лечат и наверняка помогут. И тогда всё снова будет хорошо.
Придя к столь оптимистичному выводу, Труди расслабленно вздохнула и поудобнее устроилась на полу. Казалось, раздумья отняли у неё последние силы, и через минуту она провалилась в глубокий сон. Чтобы уже никогда не проснуться.
***
Кайл перечитал абзац и, осознав, что опять не уловил в написанном ни крупицы смысла, сердито захлопнул папку. Рабочий день не задался, ему попросту не удавалось сосредоточиться. Он снова и снова прокручивал в памяти последние месяцы, стараясь понять, когда всё пошло наперекосяк.
Возможно, отсчёт стоило начать с той чуднóй картины? Да, она кардинально, даже пугающе отличалась от всех предыдущих работ Труди, однако его названной сестре всегда были присущи переменчивость и эксцентричность. В тот вечер она вела себя несколько странно, но тогда Кайл списал это на недовольство из-за его задержек на работе. Казалось, Труди всё порывалась что-то рассказать, но не решалась. И, честно говоря, Кайл не стал подталкивать её к разговору — он слишком устал, ему просто хотелось провести тихий вечер в уютной компании, а не обсуждать какие-то мифические проблемы. В конце концов, когда дело касалось чего-то серьёзного, Труди с этим не тянула и выкладывала всё как есть. В результате беседа так и не состоялась, и Кайл подумал, что Труди разобралась с трудностями самостоятельно.
Чуть позже она отгородилась от него и внешнего мира завесой сосредоточенного молчания и с головой погрузилась в учёбу — приближалось время зимних экзаменов. При всей своей взбалмошности Труди была исключительной перфекционисткой и руководствовалась правилом «либо делать лучше всех, либо не делать вовсе», и Кайл знал, что мысль о провале на экзаменах приводила её в ужас. В один из вечеров, когда они вдвоём оккупировали библиотеку фру Хольм, Кайл заметил кое-что необычное, но не придал этому значения. Раньше Труди никак не могла усидеть на месте спокойно: читая, она вечно либо перекатывала в пальцах карандаш, либо теребила пряди волос, либо дрыгала ногой, отбивая всевозможные ритмы. Период умиротворенной неподвижности наступал для неё только тогда, когда она брала в руки кисть. А теперь Труди читала, застыв словно каменное изваяние. Кайл видел в этом что-то противоестественное, но в то же время радовался, когда ничто не отвлекало его от подготовки к судебным заседаниям. Отныне тишину нарушало только потрескивание огня в камине да мерный шелест переворачиваемых страниц.
Кайл старался воскресить воспоминания о паре последних месяцев до мельчайших деталей. К его огорчению, ответ на вопрос, почему вчера вечером он обнаружил Труди за таким диким занятием, как окрашивание розового куста, напрашивался сам собой. Если бы она взялась преображать нечто иное, шкаф, например, или что-нибудь из одежды, Кайл пожал бы плечами и пожелал ей творческих успехов. Но это был розовый куст, выращенный фру Хольм, единственное растение, над которым Труди тряслась как над семейной реликвией. Она разговаривала с ним, пела ему песни, а при малейших признаках нездоровья этого зелёного наследства впадала в настоящую панику. Кайл не был силён в цветоводстве, но даже он понимал — после подобной процедуры куст долго не протянет.
И тем не менее Труди стояла посреди комнаты с баллончиком аэрозольной краски и методично уничтожала то, чем раньше неистово дорожила.
— Ты ведь в курсе, что куст уже не жилец? — осторожно поинтересовался Кайл, а потом поддался абсолютно идиотскому порыву и ущипнул себя за руку, желая убедиться, что не спит.
— Невелика потеря, — голос Труди не дрогнул. — Он такой яркий, кричащий. Эти дурацкие зелёные листья и вонючие пурпурные цветки. Фу, отвратительное зрелище. У меня от его пестроты глаза болят. Так будет лучше, хоть недолго постоит красивым. А загнется… ну и ладно. Мне всё равно некогда с ним возиться.
— Яркий, значит, — тупо повторил Кайл.
— Да, белый цвет мне нравится больше. Цвет спокойствия и чистоты, начала и конца.
Слегка озадаченный происходящим, Кайл не сразу понял, что ещё не так во всей этой ситуации, помимо её общей сюрреалистичности, — Труди, обычно эмоциональная до оглушительности, отвечала ему с безжизненной монотонностью, словно читала вслух зануднейшую книжку.
Он попытался выяснить, почему потребность перекрасить розовый куст возникла именно сейчас, но не добился ничего, кроме резких односложных ответов. В итоге Труди отмахнулась тем, что у неё банальный предэкзаменационный стресс, и закрылась в мастерской. Вполне разумное объяснение, вот только Кайл не спешил в него верить.
Полночи он провёл без сна за проведением мысленной инвентаризации всех странностей в поведении Труди, а утром, как только та убежала в Университет, методично обыскал обе квартиры. Стресс стрессом, переменчивость переменчивостью, но вчера Труди вела себя так, словно находилась под кайфом. Однажды, вернувшись с какой-то богемной тусовки, она притащила домой колёса и уговорила Кайла «повеселиться». Того единственного раза хватило, чтобы навсегда запомнить — под воздействием стимуляторов жизнерадостная и темпераментная Труди превращается в мрачную хладнокровную стерву с ещё более бредовыми идеями, чем обычно. Кайлу не хотелось это признавать, но всё сходилось. Вот только обыск ничего не дал, и теперь он сидел в своём кабинете и гадал, что же ему делать дальше.
В конце концов, Кайл решил, что не стоит спешить с выводами и прежде чем бить тревогу, надо ещё немного понаблюдать. Он перестал задерживаться в конторе, старался чаще бывать дома, где следил практически за каждым шагом сестры, и анализировал любую мелочь.
Экзамены остались позади, так что отговорка про стресс утратила актуальность. Близилось время зимних праздников, но, казалось, Труди и не думала к ним готовиться. Раньше она ныряла в это занятие с головой, буквально купалась в предрождественской суете и не раз доводила Кайла до бешенства вопросами о подарках, украшениях, праздничном меню и прочем — её было не заткнуть и не удержать. А теперь Кайл выслушивал раздраженное ворчание на тему, что город украшен слишком ярко, праздничные распродажи — это какое-то варварство, а дети, катающиеся с горки под окном мастерской, орут неподобающе громко. Создавалось впечатление, что ей не нравится всё, что прежде привлекало и приносило радость. Пёстрый гардероб сменили исключительно белые наряды, Труди превратилась в воплощение бледности и холодной безучастности, от её прежней жизнерадостной эмоциональности не осталось ничего.
Обращаться к Рику со столь личной просьбой не хотелось, но иного выхода Кайл не видел. Он нацепил самый потрёпанный из своих костюмов и отправился в трущобы.
Давно изученный лабиринт узких, едва освещенных улочек привёл его к зданию с выцветшей вывеской. Когда-то давно здесь располагался кукольный театр, теперь его занимал Ричард Лунд по прозвищу Верзила — негласный правитель бедняцких кварталов.
— Вы только посмотрите, кто пожаловал в мою скромную обитель! — воскликнул Рик и устремился к Кайлу с распростертыми объятиями.
«Скромную, ага, как же», — фыркнул про себя Кайл, окинув взглядом помещение, уставленное всевозможными предметами антиквариата, и наклонился, чтобы поприветствовать старого приятеля.
Их родители были закадычными друзьями и вместе проворачивали разные делишки, так что с Риком Кайл познакомился едва ли не в младенчестве. И выкинул его из головы, как только Фриберги переехали в центр. Кайл не собирался вспоминать о старой жизни — в мгновение ока и трущобы, и Рик остались в прошлом. Да и нельзя сказать, чтобы они дружили. Пожалуй, их не объединяло ничего, кроме страсти к чтению. Рик был разговорчивым непоседой, душой дворовой компании, и замкнутый зануда Кайл его мало интересовал. Впрочем, Кайла это полностью устраивало, он совершенно не тяготился одиночеством, к тому же своей вечной болтовнёй Рик его раздражал. Поэтому он очень удивился, когда тот возник на пороге его квартиры спустя пару дней после похорон родителей. Как выяснилось, Рик тоже остался сиротой, вот только ему повезло меньше — он был младше, и рядом не оказалось никого, кто согласился бы оформить над ним опеку. Краснея и запинаясь, он спросил Кайла, нельзя ли попросить фру Хольм взять и его под своё крыло. И принялся бубнить, что у него есть немного денег, он не будет обузой и согласен на всё, лишь бы не попасть в приют.
Кайл был уверен, что фру Хольм не откажет. Но потом представил, как очаровательный общительный Рик ворвётся в их маленький уютный мирок, разрушит его и украдёт у него внимание и любовь Труди и фру Хольм… и солгал. Сказал, что сам еле-еле уговорил старушку оформить над ним опеку, и она ни за что не согласится взвалить на себя ещё одного подростка. А после стоял в дверях и отстраненно наблюдал, как поникший Рик, спотыкаясь, спускается по лестнице и размазывает по щекам слёзы. И если бы кто-нибудь спросил, Кайл бы честно ответил, что угрызения совести его не мучили. Он вообще забыл о Ричарде Лунде и вспомнил только почти десять лет спустя, когда столкнулся с ним в адвокатской конторе.
Сначала Кайл его не узнал. Да и как можно разглядеть в ком-то, кто едва достает тебе до уровня груди, старого знакомого. Рик всегда был коротышкой, но Кайл полагал, что в результате подросткового спурта тот нагонит сверстников. Как оказалось, он не только не вырос, но вроде бы даже уменьшился. Что не мешало ему смотреть на людей немного свысока.
После той встречи они начали общаться — это было полезно для них обоих: Рик помогал Кайлу с поиском свидетелей, в рамках разумного делился информацией, а тот, в свою очередь, оказывал ему адвокатскую поддержку, когда возникали проблемы с городской жандармерией.
Если в детстве Рик раздражал Кайла, то теперь, став старше и сдержаннее, тот его интриговал. Рик превратился в интересного собеседника, ему всегда было, о чём рассказать, но в то же время он научился слушать. Он открыто смеялся над своим маленьким ростом, утверждая, что это никак не сказалось на размере его члена; говорил, что всем остальным не повезло — они вынуждены вечно ему кланяться, но при этом безжалостно наказывал тех, кто смел отпускать шуточки по данному поводу. Его улыбчивая мягкость никуда не делась, но стала осторожной, словно поступь хищника. Словами или поступками он умудрялся удивлять Кайла при каждой встрече, что давненько не удавалось даже Труди. Порой Кайл чувствовал себя змеёй, попавшей под чары умелого заклинателя, и его это одновременно пугало и увлекало. Только сейчас он начал понимать, как ему не хватало такого чисто мужского общения — саркастичного, с пониженным градусом эмоциональности, размеренного и взвешенного. Пару раз Кайл задавался вопросом, что было бы, если б он тогда не соврал, но тут же одёргивал себя — прошлое есть прошлое, его не изменить, о нём можно только помнить.
— Что за ужасное тряпьё ты напялил? — Рик вручил Кайлу бокал с виски и развалился в кресле.
— А ты предлагаешь соваться в трущобы при полном параде?
— Тебя тут не тронут, ты под моей защитой, — пожал плечами Рик. — Итак, чем обязан? Ты же не поболтать заглянул, я правильно понимаю?
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь из твоих ребят проследил за Труди, — с тяжёлым вздохом ответил Кайл, осушил двумя большими глотками бокал и протянул его Рику, молчаливо требуя добавки.
— Насколько я помню, у твоей конторы есть свои прикормленные ищейки.
— В том-то и дело — Труди знакома с большинством из них.
— Так, давай-ка поподробнее, что там у тебя, чтобы понять, кого из парней к ней лучше прицепить.
Говорил Кайл недолго. Как и ожидалось, его подозрения были встречены взрывом раскатистого смеха:
— Ну ты и параноик, оказывается. Кто бы мог подумать, это при твоей-то бесчувственности! Может, девчонка просто влюбилась, нервничает, места себе не находит, а ты сразу «наркотики»! Ладно, не дуйся, — посерьёзнел Рик, заметив, как Кайл вцепился в бокал, — посмотрим, что там с твоей сестрёнкой.
Он отвлёк его парой фраз, рассмешил очередной прибауткой из жизни трущоб, и Кайл успокоился, позволив себе немного расслабиться.
Отчёты молодчиков Рика не содержали ничего странного: Труди подолгу гуляла, иногда встречалась с однокурсниками, много времени проводила в оружейном музее, где делала наброски, и посещала какие-то занятия по человеческой анатомии. Последний факт ощутимо уколол Кайла. Наблюдатели сообщали, что в данный курс обучения входили неоднократные посещения морга. Раньше Труди просто не смогла бы смолчать о чем-то подобном. Но, вероятно, Рик был прав — Труди всего лишь повзрослела и рассталась с детской непосредственностью и импульсивностью. А Кайл, погруженный в работу и карьеру, банально проморгал, когда это случилось.
Через несколько недель он сдался и отозвал наблюдение. Ему не хватало «старой» Труди, способной растормошить и рассмешить даже мёртвого, но и у «новой» Труди были свои плюсы — она не скандалила, когда Кайл задерживался в конторе, и не требовала его безраздельного внимания. С ней было спокойно и удобно.
Спокойствие испарилось довольно быстро, когда у Труди началась непонятная аллергия на любые цвета, кроме белого. Её глаза зудели и слезились, стоило взглянуть на что-то ярче бледно-серого. Потом возникли необъяснимые кожные реакции — прикосновение к разноцветным поверхностям провоцировало появление крапивницы. Ей всё время было жарко и, невзирая на зимнюю стужу, окна в квартире не закрывались ни на секунду. А затем Труди просто замкнулась в себе. Выключилась. Она часами сидела, уставившись в одну точку, изредка раскачивалась из стороны в сторону и бормотала какую-то ерунду про снежную пыль. Кайл пытался до неё достучаться, но Труди не отвечала. Она механически выполняла указания, и это было единственной реакцией с её стороны.
Кайл всё пытался понять, должен ли чувствовать себя виноватым — получалось, что он проморгал не процесс эмоционального взросления, а начало психического расстройства, правда, врачи пока затруднялись назвать точный диагноз. Помещать Труди в клинику не хотелось, но доктора настаивали, утверждали, что там она будет под постоянным присмотром и ей смогут оказать помощь, и в конце концов он согласился. Ездил к ней каждый день, но его встречала одна и та же картина — облаченная в белое Труди в окружении белых же стен, холодная и неживая. Крайне неуютное зрелище, Кайл никак не мог выкинуть его из головы. Хотелось как-то снять стресс, выговориться или просто напиться, но было не с кем — Рик куда-то пропал, а его молодчики хранили неприступное молчание.
***
Герта пробуждалась медленно. Сознание то мерцало, словно огарок свечи, то вспыхивало ярким светом бенгальского огня. Приноровиться к этому телу было непросто — старая сущность никак не желала умирать, но, постепенно поддаваясь воле Герты, растворялась, уступая место новой владелице, в наследство которой оставила ворох ненужных воспоминаний и мыслей.
Поддерживать эмоциональный уровень существования предшественницы не получалось — её чрезмерная живость и любвеобильность были чужды Герте. Она знала, что нельзя привлекать к себе внимание и старалась уничтожить соперницу как можно быстрее. Однако пару раз бывшая хозяйка тела одерживала верх, Герта успевала перехватить её буквально в последний момент. Старая сущность цеплялась за реальность, подпитывая себя крохами памяти, но силы были неравны изначально — её не подстёгивала та извечная жажда, что руководила действиями Герты.
Устав вздрагивать от своего слишком яркого отражения в зеркале, Герта перекрасила волосы и обзавелась голубыми линзами. Она знала, что подобные изменения не вызовут вопросов. Процесс постепенной подмены привычек и манер предшественницы тоже прошёл довольно гладко — любые огрехи с легкостью списывались за счёт взбалмошности и эксцентричности старой сущности. Даже Кайл, к которому соседка по телу испытывала поистине ненормальную привязанность, заподозрил что-то только тогда, когда от прежней хозяйки почти ничего не осталось.
А вот желание написать картину стало полной неожиданностью. Оно накатило внезапно и было таким сильным, что Герта просто не могла сопротивляться. За ним последовала потребность перекрасить тот ужасный розовый куст. Потом пришло зудящее любопытство — ей почему-то не терпелось узнать всё о различных видах оружия и строении человеческого тела. Герта понимала, что способна преодолеть подобный порыв, но решила с этим не заморачиваться. Она подчинялась забавлявшим её прихотям и терпеливо копила силы и знания.
Как оказалось, Герта рано расслабилась — по какой-то неведомой причине её контроль над телом дал сбой. Сначала оно восприняло её нелюбовь ко всем цветам, кроме белого, как команду к проявлению аллергии, а затем и вовсе перестало подчиняться. Где-то там ощущалось присутствие его прежней хозяйки, но с каждой секундой оно становилось слабее, пока не исчезло совсем. Герта всё чувствовала и понимала, но ничего не могла сделать, она попала в ловушку. Власть над телом восстановилась так же неожиданно, как и исчезла, что порядком выбило Герту из колеи. А вместе с вновь обретённым контролем пришло пьянящее желание убивать.
Она выходила на охоту по вечерам, всегда точно зная, где искать жертву. Настало время, когда Герта могла применить полученные знания на практике. Сначала она развлекалась и экспериментировала: иногда убивала быстро, порой часами мучила жертву, любуясь агонией и наслаждаясь запахом крови, и не стеснялась использовать различные орудия и способы лишения жизни, описания которых почерпнула из книг. Неизменным оставалось одно — в результате её вылазок всегда кто-то умирал. Со временем Герта выделила из своего арсенала любимчиков, ими стали небольшой электрошокер и опасная бритва с изящной ручкой из рога буйвола. Теперь эта славная парочка сопровождала её повсюду.
Герта наслаждалась жизнью. Ей досталось молодое сильное тело и приличный счёт в банке, и она с удовольствием пользовалась и тем, и другим. А ещё выжидала. Сейчас-то она понимала, что довольно часто её поступками и желаниями управлял некто извне, но до сих пор этот невидимый кукловод не доставлял ей хлопот. Его задания были весьма забавными, и Герта выполняла их уже по своей воле, просто от скуки. Она знала, что при необходимости с лёгкостью установит его личность, но не торопилась это делать — кукловод ей не мешал. Пока.
Герта была уверена, что однажды он сам её позовёт. И не ошиблась.
***
Труди ожила в мгновение ока — ещё вчера она изображала холодную статую, а на следующий день уже спорила с врачами и требовала отпустить её домой. Кайл разрывался между радостным облегчением и подозрительной настороженностью, ведь доктора так и не установили причину её погружения в ступор. Но у них не было оснований удерживать Труди в клинике, так что уже через пару дней она вернулась в свою квартиру.
Постепенно жизнь вернулась в прежнее русло. Кайл опять утонул в работе, но регулярно от неё отрывался, чтобы пообщаться с Труди и Риком — тот наконец-то объявился, хоть и немного потрёпанный совершенным на него покушением. Тем временем перед Кайлом замаячила перспектива весьма выгодного брака, но он всё ещё колебался. С одной стороны, женитьба на дочери одного из крупнейших бизнесменов Города могла открыть многие двери, с другой — Кайл не испытывал к девушке практически никаких чувств, кроме скупой симпатии, а вот вероятная избранница была от него без ума. Его сдерживала не совесть — она вообще редко его беспокоила, Кайл пытался просчитать, не приведёт ли подобный союз к трудностям, способным перевесить очевидные преимущества. В брак по любви он не верил в принципе, впрочем, как и в саму любовь.
Труди была в курсе ситуации. Честно говоря, Кайл опасался скандала, но она отреагировала на удивление хладнокровно и посоветовала ему не глупить.
— Право слово, ты как маленький. Женись, конечно. Возьмёшь от этого брака всё, что тебе нужно, и разведёшься. Тоже мне, проблема.
После возвращения из клиники она вообще была странной — одновременно похожей и не похожей на себя. Стала циничной, жёсткой, если не жестокой, но при этом казалась завершённой и целой, будто наконец достигла то ли финальной стадии перевоплощения, то ли согласия с собой. Кайл не знал, радоваться этому или опасаться. Особенно, когда Труди усаживалась в библиотеке с книгами вроде анатомического атласа или «Истории пыток и наказаний». А ещё она требовала, чтобы отныне её называли Гертой. Кайл старался не спускать с неё глаз, но всё равно не сразу заметил, когда Труди начала уходить из дома по вечерам. Она и раньше бегала на встречи с друзьями и разнообразные тусовки, дело было совсем не в этом, Кайла настораживало выражение лица, с которым она возвращалась — совершенно дикая смесь сытого удовлетворения и злого ликования.
Однажды он пришёл домой раньше обычного и не успел снять пальто, когда услышал щелчок закрывшейся соседской двери. Под влиянием момента Кайл осторожно последовал за Труди. Он просто хотел узнать, чем же та занята, чтобы утихомирить разгулявшуюся подозрительность и распрощаться с грызущим его беспокойством. Кайл ожидал чего угодно, но только не того, что станет свидетелем убийства.
Он слегка отстал, потерял её на многолюдной улице и уже собирался поворачивать домой, плюнув на эту затею, когда заметил какое-то копошение в тёмном проходе между домами, куда обычно выставлялся мусор и прочий ненужный хлам. Кайл застыл в тени, парализованный разворачивающийся картиной, и тупо смотрел, как его хрупкая и нежная Труди перерезает горло какому-то несчастному. Кайл дождался, пока она уйдёт, приблизился к трупу и с удивлением понял, что знал того при жизни.
Весь следующий день он общался с информатором из жандармерии, пил виски, анализировал криминальные сводки и сопоставлял данные. То, что получилось в итоге, его совсем не обрадовало.
Кайл понимал, что действует под влиянием столь редких для него эмоций и совершает глупость, но пути назад уже не было. Он стоял перед бывшим кукольным театром, а старый отцовский револьвер неприятно оттягивал карман его пальто.
Он несколько раз перепроверил информацию, но постоянно приходил к одним и тем же выводам. Среди убитых за последнее время то и дело встречались конкуренты и должники Верзилы. Почти все были убиты одним и тем же способом, и по времени смерти всё совпадало. Почему с ними расправлялась Труди, Кайл не представлял, но собирался выяснить и положить этому конец. Может, Рик её чем-то шантажировал? Хотя тогда в переулке не казалось, что Труди убивает против воли. Наоборот, всё выглядело так, словно она наслаждается процессом, и это сильнее всего ставило в тупик. Может, Рик подсадил её на какую-то наркоту, способную разрушить психику человека и изменить его личность? Вопросов была масса, но любые предполагаемые ответы так или иначе сходились на персоне Ричарда Лунда.
Благодаря статусу приятеля босса, в кабинет Рика его пропустили беспрепятственно и без обыска. Кайл не стал медлить и в качестве приветствия тут же выхватил револьвер.
— Знаешь, я думал, ты допетришь до всего гораздо быстрее, — Рик невозмутимо отщипнул виноградинку от внушительной грозди. — Не понимаю, то ли ты теряешь хватку, то ли просто глупее, чем всегда казался.
— Что ты сделал с Труди? — Ладонь Кайла тут же вспотела, и он боялся, что пистолет вот-вот выскользнет.
— А-а-а, ты, видимо, так и не понял — Труди больше нет. Из целой Гертруды осталась только Герта. Холодная и безжалостная Герта, которая обожает белый цвет и убивать. Дорогая! — крикнул Рик куда-то в сторону. — Иди-ка сюда, а то как-то невежливо обсуждать твою персону без твоего же участия. Я пригласил Герту, когда узнал, что ты запросил данные по убийствам за последнее время, — добавил он, обращаясь уже к Кайлу.
Она вплыла в кабинет через боковую дверь, легко поигрывая уже знакомой Кайлу бритвой, спокойная и невозмутимая. С прохладцей кивнула Кайлу и встала за креслом Рика.
— Чем ты её напичкал? И зачем? Тебе мало твоих бультерьеров? Почему она, Рик? — обессилено спросил Кайл.
— Ух ты, сколько вопросов! — присвистнул Рик. — Да убери ты свою пукалку, всё равно тебя положат раньше, чем успеешь выстрелить. И садись. Если тебе нужны ответы, конечно.
Кайл снял пальто и молча опустился в кресло, положив револьвер на колени. Он не был героем, а потому уверенность в том, что ему так уж нужны ответы, стремительно испарялась. Труди… Герта казалась вполне здоровой и довольной жизнью. Ну подумаешь, убивает — не святых же! Хотелось трусливо отсюда исчезнуть и забыть обо всём, но Рик уже начал говорить:
— Давай начнём с конца. Почему Труди? С одной стороны, это банальное стечение обстоятельств. Можно было бы счесть, что ей просто не повезло очутиться в неудачном месте в неудачное время. А с другой стороны есть «но». Жирное такое «но». Скажи мне, Кайл, ты когда-нибудь вспоминаешь тот день после смерти наших родителей, когда я пришёл к тебе? Я — да. Каждый день. А каждую ночь мне снятся события из жизни в приюте, куда я попал. Задумывался когда-нибудь, почему я такого маленького роста? Ты же не можешь не помнить моих родителей — они не были коротышками. Но, видишь ли, в приюте у маленьких и незаметных было больше шансов на выживание. И я просто запретил себе расти. Удивительная сила — человеческое самовнушение. Только накладочка вышла: запретить-то запретил, а вот по достижении совершеннолетия разрешить себе расти уже не получилось. А я ведь тебе поверил тогда…
Рик в красках описал, как столкнулся на рынке с фру Хольм и невольно подслушал её разговор с продавцом. Она как раз рассказывала, какой замечательный у неё приёмный внук и как она рада, что предложила оформить над ним опеку, ведь теперь её девочка никогда не останется без присмотра.
— …«предложила», Кайл. Правда, это немного отличается от «пришлось упрашивать»?
— Так это всего лишь месть? — сглотнув, уточнил Кайл.
— «Всего лишь»? Ну да, наверное, с твоим ущербным диапазоном эмоций ты способен воспринимать это только так, — задумчиво протянул Рик, а потом хлопнул в ладоши: — Ладно, следующие два вопроса. Хотя они и донельзя глупые, но я, так и быть, отвечу. Власти, мой драгоценный, как и подданных, много не бывает. Помнится, ты всё подтрунивал надо мной и называл «Королём трущоб». Первая часть этого прозвища мне по душе, вторая — не очень, потому что она ограничивает размах, а я не любитель границ. Зачем быть королём трущоб, когда можно править всем Городом? Твоя Герта стала всего лишь испытательным полигоном для оружия, что поможет мне этого добиться. Как видишь, пока испытания проходят весьма неплохо, и как знать, может, мне не стоит ограничивать себя одним только городом?
— Ты ненормальный, — пробормотал Кайл, заинтригованный против воли.
— Ой, кто бы говорил. Кто здесь нормальный? Гертруда, буквально помешанная на тебе? Или ты, эмоционально обделённый урод, для которого понятия вроде «восторг», «ярость» и «любовь» — это пустой звук? — расхохотался Рик, вздрагивая всем своим миниатюрным телом.
Кайлу и хотелось бы возразить, но слова никак не желали находиться. Да ещё и невозмутимый вид Труди-Герты мешал сосредоточиться. Она безразлично смотрела сквозь Кайла, будто он — пустое место.
— Ну и последний пункт твоего блиц-опроса — как я это сделал. Как-то я рассказал тебе о своём хобби, и ты назвал его… сейчас, подожди, дай вспомнить. А, вот — «образчиком парадокса на грани идиотизма». И всё поражался, как я, будучи прожжённым рационалистом-реалистом, могу верить в такую дребедень, как существование волшебных артефактов. Мне даже показалось, что ты еле сдерживаешься, чтобы не покрутить пальцем у виска.
— Потому что это бред! Магии не существует, — плюнув на осторожность, вставил Кайл. С момента возобновления общения его обескураживало и раздражало дурацкое хобби Рика, оно казалось ему бесполезной и едва ли не преступной тратой сил и прочих ресурсов.
— А вот тут ты ошибаешься! — В глазах Рика разгорался уже знакомый Кайлу фанатичный блеск, губы искривила полупьяная улыбка. — Я искал её несколько лет и наконец нашёл. И теперь результат её воздействия стоит рядом со мной!
— Ты можешь выражаться яснее? — фыркнул Кайл. — Рядом с тобой стоит только Труди или Герта, неважно, и я склонен думать, что ты обработал её какими-то психотропами, но никак не волшебством.
— В приюте был один парнишка — любитель сказок. Они вроде как помогали ему отрешиться от не слишком радужной реальности. Он вечно твердил, что где-то там, в сердце Севера есть сокрытое ото всех королевство, жители которого способны творить удивительные вещи. А правит ими мудрый король. Железной волей контролирует он разум своих поданных, и потому они безоговорочно верят, что невозможное возможно. Захочет король, чтобы его паж парил над землей, и тот парит. Просто потому, что тело, забывшее о существовании законов гравитации, им не подчиняется; паж не испытывает ни страха, ни сомнений и исправно выполняет приказ повелителя, не задумываясь о его абсурдности. Не было в том королевстве ни раздоров, ни убийств, все жили мирно и счастливо. Вот только жители королевства никогда не покидали его пределов, потому что знали — если зачарованную границу пересечёт носитель даже мельчайшей частицы снежной пыли, в нём тут же пробудится Великое Зло, способное уничтожить целый мир.
— Замечательная сказка, — сухо прокомментировал Кайл. — Но я по-прежнему не слышу ответа на свой вопрос.
— Потому что ты всё время перебиваешь, — лениво отмахнулся от него Рик. — Тот король не являлся ни магом, ни гипнотизёром. Просто у него был волшебный порошок — снежная пыль, порождение мельчайших осколков тролльего зеркала. Того самого, что в своём отражении всё доброе и прекрасное превращало в злое и безобразное. Именно эта пыль позволяла ему контролировать подданных. И её запасы были неисчерпаемы.
— Ты мне тут что пытаешься сказать? Что раздобыл какую-то якобы волшебную пыльцу и с её помощью контролируешь Труди? — недоверчиво протянул Кайл. — Ты сошёл с ума.
— Да не контролирую я Труди! Нету твоей Труди. Кончилась. Под воздействием снежной пыли её личность заменила другая — «злая и безобразная», и, надо сказать, Герта мне нравится гораздо больше. Хотя мифическое королевство меня разочаровало, — Рик обиженно поджал губы, — оно оказалось жалкой деревенькой. Старосты, которые ею правили на протяжении многих веков, были слишком тупыми и ленивыми, чтобы нормально использовать то сокровище, что попало им в руки. Ты только представь, чего можно добиться с его помощью! Я, вообще-то, не планировал испытывать пыль на твоей Гертруде, но увидел её у клуба — всю такую расфуфыренную, и не удержался. Она отрубилась, а через день я ощутил у себя в голове… присутствие. Веришь, задолбался, пока разобрался, что к чему и как этим управлять. А когда меня подстрелили, так и вовсе потерял нить контроля между нами. Но потом, к счастью, всё восстановилось. Кстати, ты заметил, что теперь Герта не красит волосы и не носит линзы? Её глаза и в самом деле стали голубыми, а волосы — белоснежными! А рапорты по убийствам ты читал? Пару раз Герта развлекалась, находясь в радиусе обзора видеокамер, но её не видно на записи — только снежный вихрь вместо сцены убийства. Это я приказал ей быть невидимой!..
Рик продолжал говорить, но Кайл не верил ни единому слову. Было очевидно, что перед ним сумасшедший. Да, время пребывания Труди в клинике действительно пришлось на период, в течение которого Рик восстанавливался после покушения. Но это обычное совпадение. Изменению цвета волос и глаз тоже можно найти разумное объяснение. И в рапортах жандармов не было ни слова о снежных вихрях, только упоминание о неисправности камер. Может, доктора и не обнаружили в крови Труди следов каких-либо препаратов, но это всего лишь значит, что Рик накачал её чем-то из наркотических новинок. Как у правителя трущоб у него был к ним свободный доступ. Надо выяснить, что это за вещество, и Труди можно будет вылечить. А потому Кайл продолжал слушать в надежде, что в потоке сказочного бреда ему удастся уловить хотя бы крупицу нужной информации, мельчайшую подсказку.
— И что теперь? — спросил он, потирая виски — от безумной болтовни Рика разболелась голова.
— А теперь… теперь мне нужен второй подопытный. Надо оттачивать навыки контроля, — недобро улыбнулся Рик и достал из ящика стола маленький флакон с белым порошком, поблескивающим на свету.
— А если я откажусь?
— Я очень расстроюсь, — Рик прищёлкнул языком. — И прикажу Герте убить себя. Или тебя. Или парочку детишек, а может, вырезать целые ясли. Не знаю. Ты можешь уйти, но в конце концов угрызения совести и страх настигают даже таких безразличных ко всему чурбанов. Ты будешь вздрагивать, услышав о каждом новом убийстве, и гадать, чьих это рук дело. Не Герты ли? А ещё я не даю никаких гарантий, что однажды с зимнего неба не посыплется моя волшебная снежная пыль. Так что какая разница — вдохнёшь ты её сейчас или чуть позже?
Не самый лучший вариант, конечно, но так Кайл мог заполучить образец вещества и начать хоть как-то действовать, а потому он протянул руку и взял флакон.
— А если на меня не подействует? — Кайл был не слишком-то восприимчив к действию алкоголя и лёгких наркотиков.
— Это я и хочу выяснить. Твоя Труди была слабой, сломить её оказалось просто. Посмотрим, как действует пыль на более волевого и менее эмоционального человека, — подмигнул Рик. — Если на тебя она не подействует, значит, от неё не так уж и много пользы. Пойдёшь себе с миром. Навредить ты мне не сможешь — доказательств у тебя нет, так что в жандармерию не сунешься. Да и об адвокатской тайне забывать не стоит. Давай же, Кайл, не тяни, — Рик нетерпеливо поёрзал в кресле, — посмотрим, что сильнее — твоя скучная рациональная реальность или моя безумная вера в волшебство?..
Герта улыбалась. Её силы возрастали. Ждать оставалось совсем недолго.
URL записиНазвание: Снежная пыль
Автор: honeyberry
Артер: RaetElgnis
Бета: Ingunn
Размер: ~7850 слов
Категория: джен
Жанр: псевдосказка с вкраплениями мистики и элементами ретеллинга
Рейтинг: PG-13
Саммари: снег бывает разным и далеко не всегда безобидным
читать дальше
Герта любила наблюдать: за парочками в кафе, за семьями на детских площадках, за спортсменами, музыкантами, врачами — за людьми в процессе работы, в разгар веселья и в состоянии покоя. Но больше всего ей нравилось наблюдать, как люди умирают. Было в этом процессе нечто завораживающее, почти магическое, и иногда казалось, что если присмотреться, можно заметить тот самый миг, когда душа покидает тело.
К разочарованию Герты, сегодняшняя жертва умерла слишком быстро и как-то не красочно. Мужчина тихонько булькнул перерезанным горлом и кулём осел в сугроб, едва не запачкав её сапоги. Конечно, в тусклом свете уличного фонаря кровь на снегу смотрелась очень даже неплохо, но всё равно чего-то не хватало. Наверное, стоило немного поиграть и помучить добычу. А может, она просто пресытилась? Недовольно вздохнув, Герта наклонилась к трупу и вытерла лезвие бритвы полой его пальто. На поиски ещё одной жертвы не было ни времени, ни сил, к тому же начиналась метель, и горожане спешно прятались по домам. Она нажала на кнопку электрошокера, в очередной раз полюбовалась на голубоватое сияние дуги, напомнив себе, что верного соратника по охотничьим вылазкам не мешало бы подзарядить, а потом убрала свой нехитрый инструментарий в клатч и направилась к выходу из переулка.
Оглядываясь назад, Кайл и хотел бы сказать, что заметил, когда Труди начала меняться, но не мог. Потому что не заметил. Вернее, не так — он всё видел, но не придавал подобному значения, ведь это же Труди, которая никогда не отличалась постоянством. Что с того, что она покрасила волосы в снежно-белый? До того они были зелёными. Почему его должны удивлять голубые линзы? Ему уже приходилось видеть жёлтые и фиолетовые. На смену любви к тронутой загаром золотистой коже пришла тяга к аристократичной бледности? Это же Труди! Сегодня она подчёркивает свои веснушки, а завтра с остервенением их замазывает. Так было всегда, ничего нового.
***
За несколько недель до тринадцатилетия Кайла внезапно скончалась его бабка — мать отца. Благородное семейство Фриберг, до того ютившееся в крохотной квартирке на окраине Города, недолго погрустило об умершей и споро перебралось в освободившиеся апартаменты. Тогда у Кайла наконец-то появилась собственная комната, а ещё весьма неожиданный «хвостик» в лице Труди Хольм, живущей по соседству. Не проходило и дня, чтобы эта семилетняя рыжеволосая юла не придумала очередную проделку, в которую тут же оказывался втянутым и Кайл. Было бесполезно сопротивляться такому урагану, хотя Кайл упорно пытался. Проказница не поддавалась никаким методам воздействия. Её не смущала разница в возрасте, не страшила угроза наказания от воспитывающей её бабушки — неугомонная девчонка буквально не могла усидеть на месте. И потому родители Кайла были от неё без ума.
Супруги Фриберг любили сына, но понять даже не пробовали, потому что Кайл пошёл не в отца с матерью — прожжённых авантюристов и мошенников — а в почившую бабку. Своей рассудительностью, спокойствием, граничащим с эмоциональной холодностью, и привязанностью к книгам он напоминал господину Фрибергу мать, а между этими двумя всегда были крайне натянутые отношения. На фоне взрывных родителей, готовых в любую минуту сорваться на другой край света ради участия в какой-нибудь мудрёной афере, Кайл выглядел кукушонком. А вот «крошка Труди» пришлась ко двору.
Бывали моменты, когда Кайл и хотел бы её ненавидеть, но у него не получалось. Затея была столь же бессмысленной, как и намерение возненавидеть ласковое весеннее солнце. Максимумом, который он мог из себя выдавить, являлось раздражение, но и оно испарялось, стоило Труди улыбнуться или сморщить веснушчатый нос и протянуть: «Ка-а-айл, ну пойдём. С тобой бабушка меня точно отпустит».
В сложившемся добрососедском квинтете фру Хольм была голосом разума, и к нему волей-неволей прислушивались все участники. В погоне за мифической удачей чета Фриберг всё чаще покидала Город, и Кайла без зазрения совести оставляли на попечение бабушки Труди. Не то чтобы против этого кто-то возражал. Кайлу нравилась фру Хольм — её резковатое чувство юмора, острый язык и сформированная богатым опытом жизненная философия. А ещё у неё была роскошная библиотека, и если бы не Труди, Кайл бы оттуда не вылезал.
Жизнь шла по накатанной. Кайл прилежно учился, что не составляло ему труда, прикрывал спину Труди в её многочисленных проделках и отговаривал от совсем уж рискованных шалостей, вёл продолжительные и безумно увлекательные беседы с фру Хольм, затрагивающие всё на свете, и ждал возвращения родителей из очередного путешествия. Вот только однажды они не вернулись. Казалось, их гибель куда как сильнее расстроила Труди, чем самого Кайла. Конечно, он скорбел, в конце концов, его родители были совсем не плохими людьми. Да, они не планировали рождение сына, и время от времени Кайл остро ощущал себя нежеланным ребёнком, но всё же от них ему досталась хоть какая-то порция любви и внимания. Некоторые не могли похвастать даже этим.
Других родственников у Кайла не было, и хотя он считал себя совсем взрослым и самостоятельным, всё равно вздохнул с облегчением, когда фру Хольм предложила оформить над ним опеку. По сути, для него ничего не изменилось: он по-прежнему жил в старой квартире, регулярно отчитывался соседке о своих успехах и готовился к поступлению. То, что из этой картины выпали родители, не слишком-то ощущалось — для заполнения образовавшейся пустоты с лихвой хватало строго отмеренной, но искренней ласки со стороны фру Хольм и щенячьей привязанности Труди.
Кайл окончил Университет лучшим на курсе и устроился в одну из крупнейших адвокатских контор Города. Его всегда интересовали Закон и Правосудие. Сначала просто потому, что его собственные родители постоянно переступали грань дозволенного и получение минимальных знаний о том, как их защитить, казалось разумным шагом. А затем Кайл втянулся в этот удивительный мир сложных формулировок, судебных прений и прецедентов и подчас абсурдных исков. Если в детстве, как и любой другой мальчишка, он грезил довольно абстрактными подвигами, то теперь все его героические устремления сконцентрировались на зале суда.
Кайл лишь однажды пропустил работу, и случилось это в день похорон фру Хольм. Её смерть стала полной неожиданностью, так как та практически никогда не жаловалась на плохое самочувствие; она скончалась тихо, во сне, оставшись верна себе в нежелании доставлять кому-либо дополнительные неудобства.
К тому времени Труди уже перешагнула порог совершеннолетия. Оплакивая уход последнего члена семьи, она на время забросила учёбу, а потом и вовсе забрала документы из Университета. Так начался период, который Кайл про себя именовал «эрой флюгера». Труди кидало из стороны в сторону: то она хотела быть кондитером, то гитаристкой, то писательницей, то ветеринаром. Увлечения менялись со скоростью света, так же как и её внешний облик. Кайл молчал и терпел, давая названной младшей сестре время пережить горе и разобраться в себе. Сам же он находил утешение в работе и выныривал из неё только затем, чтобы проверить, как дела у Труди. Та постепенно успокоилась, насколько слово «покой» вообще соотносилось с Труди, и с увлечением погрузилась в изучение истории изобразительного искусства. Иногда она рисовала, и эти редкие мгновения казались Кайлу волшебными — её тело покидало напряжение сжатой пружины, движения становились размеренными, смешливые морщинки в уголках глаз разглаживались; в это время Труди была в мире с самой собой, немыслимые идеи и желания, обычно разрывающие её на части и заставляющие хвататься за всё разом, отступали на второй план. Такой Кайл любил её больше всего.
Она и сейчас рисовала, вот только привычной безмятежностью там и не пахло. Намереваясь провести этот вечер с Труди, Кайл специально ушел из конторы пораньше. Его включили в команду юристов, работающих над весьма громким делом, и он совершенно в нём увяз — уходил из кабинета за полночь, чтобы в сумраке раннего утра вернуться обратно. Кайл подозревал, что Труди могла обидеться — она и так вечно ревновала его к работе. Тихий семейный ужин с последующим походом в кино выглядел как неплохой способ задобрить сестру.
А теперь Кайл стоял на пороге комнаты, отведённой под мастерскую, и пытался понять, кто эта незнакомка за мольбертом. Её лицо искажала болезненная гримаса, взгляд застыл в одной точке, а движения были резкими и агрессивными, будто Труди не рисовала, а боролась с невидимыми демонами.
— Труди! — негромко окликнул Кайл.
Та ответила не сразу — сначала она склонила голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, потом улыбнулась чужой отстраненной улыбкой и произнесла лишенным эмоций тоном:
— Ты рано, — и отвернулась обратно к мольберту.
— Слушай, я знаю, что ты дуешься. Просто это очень важное дело. И не только для моей карьеры, понимаешь? Речь идёт о судьбах многих людей. Ну прости, — осторожно приблизившись, Кайл положил ладонь на плечо Труди. И тут же её отдернул — оно было ледяным. — Ты зачем окна открыла? Смотри, весь подоконник в снегу, и сама как ледышка.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Кайл принялся смахивать залетевшие в комнату снежинки и закрывать окна. Подобное молчание было тревожным, непривычным. Обычно Труди не стеснялась высказываться, если ей что-то не нравилось, и делала это очень эмоционально, впрочем, как и всё остальное. Она с детства доверяла Кайлу свои секреты и прибегала за советом; по сути, почти вся её жизнь так или иначе вращалась вокруг него. В их отношениях случались и ссоры, и недопонимания, но чего в них не было никогда, так это обжигающего холодом игнорирования. Кайл столкнулся с ним впервые и попросту растерялся.
— Я хотел поужинать, а потом сходить в кино. — Фраза неловко повисла в воздухе, а Труди продолжала буквально избивать холст кистью.
— Без меня. Я работаю, — слова были выплюнуты настолько враждебно, что Кайл невольно отшатнулся.
И увидел картину.
***
Труди тонула. Она погружалась всё глубже, уходила в толщу чего-то непонятного. Неприятного. Недоброго. Это нечто пожирало её, истончало и отнимало силы. Во тьме, царящей вокруг, помнить о том, что где-то там есть свет, становилось всё труднее. Иногда Труди отстраненно осознавала, что тело продолжает жить собственной жизнью — куда-то ходит, что-то делает, но без её участия. Порой это понимание накатывало столь остро, что Труди начинала биться в панике и в результате увязала ещё сильнее.
Последним чётким воспоминанием был поход в ночной клуб. В тот вечер они с Кайлом поссорились — тот снова принёс домой дополнительную работу, наплевав на их совместные планы. Подобное случалось всё чаще, и откровенно выводило Труди из себя. Ей казалось, что она теряет Кайла, и её это пугало. Она всегда легко заводила знакомства, её эмоциональность и открытость всему новому притягивали людей, но круг общения менялся так же стремительно, как и её увлечения. В этой карусели лиц была только одна константа — Кайл — единственный по-настоящему близкий человек. Для Труди он являлся якорем, который своей рациональностью притягивал её к земле и не позволял окончательно раствориться в безумных замыслах и фантазиях.
Она всегда боялась, что когда-нибудь в жизни Кайла появится другая женщина, и заранее ненавидела возможную соперницу. Конечно, у него были любовницы, но с каждой он встречался не дольше месяца и никогда не приводил их домой. То же самое касалось и Труди — она не позволяла мужчинам задерживаться в её жизни, опасаясь, что Кайл почувствует себя обделённым, привыкнет существовать без неё, а потом и вовсе забудет. Труди догадывалась, что, вероятно, со стороны подобные привязанность и зацикленность выглядели болезненными, но ей было всё равно — Кайл принадлежал только ей. А вот противника в виде любимой работы она не предвидела. Труди не раз представляла, какими способами сможет одолеть претендентку на сердце Кайла, вот только в этих мыслях бороться приходилось с человеком. Как победить одержимость Кайла работой, она не знала и из-за этого паниковала и злилась.
Тот вечер стал очередным в веренице ему подобных. Днём Труди позвонила Кайлу в контору, предложила выбраться куда-нибудь, чтобы развеяться, и он без колебаний согласился. К моменту его прихода Труди была почти готова, ей не терпелось продемонстрировать Кайлу новое платье. Но «любоваться» пришлось ей самой — на гору папок, что притащил Кайл, и на виноватое выражение его лица.
— Извини, сегодня тебе придётся развлекаться без меня. Мне нужно кое над чем поработать.
И Труди взорвалась. Она кричала, сыпала оскорблениями и умудрилась озвучить целый список обид, припомнив даже самые нелепые. Всё это время Кайл молчал. Он расслабленно опирался на каминную полку и смотрел на Труди, как на капризного ребёнка, от чего она только сильнее заводилась и в конце концов вылетела из дома, оглушительно хлопнув дверью.
Как и каждый пятничный вечер, клуб был забит. У барной стойки тут же обнаружилась парочка знакомых, но тело Труди всё ещё вибрировало от возмущения и злости, а потому она угостилась парочкой коктейлей и устремилась на танцпол.
Она помнила, что танцевала, старательно отгоняя невесёлые мысли. Помнила, как новое платье неприятно липло к разгоряченному телу, и какого-то парня, который пытался распускать руки. Кажется, она вышла на улицу, чтобы слегка освежиться, и вроде бы с кем-то разговаривала, а потом откуда ни возьмись появилось странное облако — оно состояло из чего-то похожего на снежную пыль и переливалось в свете уличных фонарей. Внезапно стало трудно дышать, в кожу впились тысячи игл, и всё вокруг поглотила темнота.
Несколько раз Труди выкидывало в реальность, но это происходило настолько резко и неожиданно, что какое-то время она беспомощно барахталась на её поверхности, пытаясь понять, где находится. Впервые подобное случилось посреди косметического магазина — Труди обнаружила себя у стеллажа с краской для волос, совершенно не представляя, как там очутилась. Опасаясь, что из-за нахлынувшей паники вот-вот начнёт задыхаться, она вылетела на улицу в надежде на то, что холодный зимний воздух приведёт её в чувство. Но легче не стало: разговоры и смех проходящих мимо людей, шуршание шин по асфальту, непрестанное ворчание автомобильных моторов и прочие звуки, составляющие повседневную городскую какофонию — всё это мешало сосредоточиться и успокоиться. На подгибающихся ногах Труди добрела до маленького сквера и рухнула на заснеженную скамью, потом неловко ощупала карманы и выудила из одного из них мобильный. Дата на дисплее сообщила неутешительное — из жизни куда-то подевались не считанные часы, а целые дни. Она силилась что-нибудь вспомнить, но в голове мелькали только какие-то мутные пятна и обрывки неразборчивых фраз. Тело было тяжелым, словно чужим, на смену панической взбудораженности пришла одуряющая сонливость. Пытаясь взбодриться, Труди сгребла со скамьи немного снега и растёрла им лицо. Это почти не помогло. Нажать на «двойку», кнопку быстрого набора номера Кайла, удалось далеко не сразу — онемевшие пальцы никак не хотели слушаться, а нажать на «вызов» она и вовсе не успела — темнота оказалась быстрее.
Она опережала Труди и все последующие разы. Кроме одного.
Тогда Труди пришла в себя за мольбертом. Сбоку доносился голос Кайла, но в нём звучали непривычные ноты. Если бы речь шла о ком-то другом, Труди могла бы смело утверждать, что так звучит растерянность. Но растерянность и Кайл? Такое же нелепое сочетание, как Кайл и балетная пачка. Она ошалело встряхнула головой, прикладывая усилия, чтобы вникнуть в смысл слов:
— …совсем не в твоём стиле.
Чтобы понять, о чём говорит Кайл, Труди понадобилось увидеть картину, если её вообще можно было так назвать. Потому что она представляла собой белоснежный холст с нанесёнными на него хаотичными мазками белой же краски. У Труди едва не вырвался истеричный смешок — вот и обнаружился источник растерянности Кайла. Монохромность всегда навевала на неё скуку и потому её полотна неизменно отличались пёстрой многоцветностью. Неудивительно, что данное творение обескуражило даже непробиваемого Кайла.
— Да так, решила поэкспериментировать. Очередная артистическая причуда, — выдавила Труди и постаралась изобразить беззаботное пожимание плечами. — Как думаешь, название «Снежное на белом» пойдёт?
— Вполне. Итак, ты со мной всё-таки разговариваешь. Может, сменишь гнев на милость окончательно и передумаешь по поводу ужина и кино?
И вот тут бы Труди рассказать ему о провалах в памяти и удушающей темноте, пребывание в которой постепенно убивает что-то внутри, но Кайл смотрел на неё с такой смесью вины и надежды во взгляде, что она просто не смогла. Уговаривать себя оказалось просто: «После ужина, зачем портить ему аппетит? Он и так со своей работой ничего не ест», «Ну не говорить же об этом во время фильма», «Такой замечательный вечер, может, это вообще было временное помутнение? Тогда зачем его обсуждать?», «Я всё обдумаю и расскажу ему завтра».
Она боялась, что Кайл не поверит ей или сочтёт сумасшедшей — ещё неизвестно, что было бы хуже. К тому же в мягком свете уличных фонарей, когда Кайл шёл с ней под руку и беззлобно подтрунивал над её неуклюжестью и постоянными поползновениями прилечь в сугроб, всё это в самом деле казалось то ли безумным видением, то ли дурным сном. А потому Труди всё откладывала и откладывала разговор.
Для неё это стало роковой ошибкой. Хищная тьма напала ночью. Она медленно наползала и неторопливо пожирала Труди, предусмотрительно лишив её возможности говорить и двигаться. Словно издеваясь, капля за каплей отнимала слух, пока небогатую палитру ночных звуков не сменила непроницаемая тишина, затем принялась за зрение, а способность мыслить оставила на десерт. Обездвиженная, ослепленная и оглушенная, Труди пыталась сопротивляться, отчаянно цепляясь за воспоминания о бабушке и Кайле, но всё было бесполезно. В конце концов темнота добралась и до них. Труди ощутила её сытое ликование — это стало последним, что она почувствовала прежде, чем тьма растворила её в себе, подчиняя и убивая. Где-то там, в глубине, Труди продолжала существовать, но ею овладело бездумное оцепенение. Оно обнимало её таким тугим коконом, что выбраться из него не удавалось. Иногда откуда-то издалека доносились обрывки чьих-то мыслей, впрочем, и они мгновенно таяли в кромешном мраке. Время остановилось.
Очередной «визит на поверхность» случился так же внезапно, как и все предыдущие. Реальность поприветствовала Труди видом мягких белоснежных стен; резкий запах медикаментов вызывал желание почесать нос. Что она и сделала после того, как уселась на пол — ноги держать отказывались. Труди ощупала себя и даже не удивилась, обнаружив вместо привычной гривы короткие пряди неровно обрезанных волос, с интересом изучила целые созвездия следов от инъекций на локтевых сгибах и тонкий пластиковый браслет, на котором стояло её имя и вереница нечитаемых сокращений.
В этот раз не было ни паники, ни растерянности. Сначала пришло вялое раздражение из-за того, что Кайл сплавил её в психушку, потом в сопровождении роя вопросов вроде «за что?» и «почему это происходит со мной?» накатило ощущение бессильной злобы. А затем настал черёд облегчения. Конечно, Труди не слишком радовал подобный поворот событий, ведь она рассчитывала провести свою жизнь совсем иначе, но даже сейчас, когда мысли в голове еле ворочались, понимала — что бы в неё ни вселилось, какая бы болезнь ни угнетала разум, это делало её опасной для окружающих и прежде всего для Кайла. Было не слишком приятно очнуться в клинике, но это означало, что её лечат и наверняка помогут. И тогда всё снова будет хорошо.
Придя к столь оптимистичному выводу, Труди расслабленно вздохнула и поудобнее устроилась на полу. Казалось, раздумья отняли у неё последние силы, и через минуту она провалилась в глубокий сон. Чтобы уже никогда не проснуться.
***
Кайл перечитал абзац и, осознав, что опять не уловил в написанном ни крупицы смысла, сердито захлопнул папку. Рабочий день не задался, ему попросту не удавалось сосредоточиться. Он снова и снова прокручивал в памяти последние месяцы, стараясь понять, когда всё пошло наперекосяк.
Возможно, отсчёт стоило начать с той чуднóй картины? Да, она кардинально, даже пугающе отличалась от всех предыдущих работ Труди, однако его названной сестре всегда были присущи переменчивость и эксцентричность. В тот вечер она вела себя несколько странно, но тогда Кайл списал это на недовольство из-за его задержек на работе. Казалось, Труди всё порывалась что-то рассказать, но не решалась. И, честно говоря, Кайл не стал подталкивать её к разговору — он слишком устал, ему просто хотелось провести тихий вечер в уютной компании, а не обсуждать какие-то мифические проблемы. В конце концов, когда дело касалось чего-то серьёзного, Труди с этим не тянула и выкладывала всё как есть. В результате беседа так и не состоялась, и Кайл подумал, что Труди разобралась с трудностями самостоятельно.
Чуть позже она отгородилась от него и внешнего мира завесой сосредоточенного молчания и с головой погрузилась в учёбу — приближалось время зимних экзаменов. При всей своей взбалмошности Труди была исключительной перфекционисткой и руководствовалась правилом «либо делать лучше всех, либо не делать вовсе», и Кайл знал, что мысль о провале на экзаменах приводила её в ужас. В один из вечеров, когда они вдвоём оккупировали библиотеку фру Хольм, Кайл заметил кое-что необычное, но не придал этому значения. Раньше Труди никак не могла усидеть на месте спокойно: читая, она вечно либо перекатывала в пальцах карандаш, либо теребила пряди волос, либо дрыгала ногой, отбивая всевозможные ритмы. Период умиротворенной неподвижности наступал для неё только тогда, когда она брала в руки кисть. А теперь Труди читала, застыв словно каменное изваяние. Кайл видел в этом что-то противоестественное, но в то же время радовался, когда ничто не отвлекало его от подготовки к судебным заседаниям. Отныне тишину нарушало только потрескивание огня в камине да мерный шелест переворачиваемых страниц.
Кайл старался воскресить воспоминания о паре последних месяцев до мельчайших деталей. К его огорчению, ответ на вопрос, почему вчера вечером он обнаружил Труди за таким диким занятием, как окрашивание розового куста, напрашивался сам собой. Если бы она взялась преображать нечто иное, шкаф, например, или что-нибудь из одежды, Кайл пожал бы плечами и пожелал ей творческих успехов. Но это был розовый куст, выращенный фру Хольм, единственное растение, над которым Труди тряслась как над семейной реликвией. Она разговаривала с ним, пела ему песни, а при малейших признаках нездоровья этого зелёного наследства впадала в настоящую панику. Кайл не был силён в цветоводстве, но даже он понимал — после подобной процедуры куст долго не протянет.
И тем не менее Труди стояла посреди комнаты с баллончиком аэрозольной краски и методично уничтожала то, чем раньше неистово дорожила.
— Ты ведь в курсе, что куст уже не жилец? — осторожно поинтересовался Кайл, а потом поддался абсолютно идиотскому порыву и ущипнул себя за руку, желая убедиться, что не спит.
— Невелика потеря, — голос Труди не дрогнул. — Он такой яркий, кричащий. Эти дурацкие зелёные листья и вонючие пурпурные цветки. Фу, отвратительное зрелище. У меня от его пестроты глаза болят. Так будет лучше, хоть недолго постоит красивым. А загнется… ну и ладно. Мне всё равно некогда с ним возиться.
— Яркий, значит, — тупо повторил Кайл.
— Да, белый цвет мне нравится больше. Цвет спокойствия и чистоты, начала и конца.
Слегка озадаченный происходящим, Кайл не сразу понял, что ещё не так во всей этой ситуации, помимо её общей сюрреалистичности, — Труди, обычно эмоциональная до оглушительности, отвечала ему с безжизненной монотонностью, словно читала вслух зануднейшую книжку.
Он попытался выяснить, почему потребность перекрасить розовый куст возникла именно сейчас, но не добился ничего, кроме резких односложных ответов. В итоге Труди отмахнулась тем, что у неё банальный предэкзаменационный стресс, и закрылась в мастерской. Вполне разумное объяснение, вот только Кайл не спешил в него верить.
Полночи он провёл без сна за проведением мысленной инвентаризации всех странностей в поведении Труди, а утром, как только та убежала в Университет, методично обыскал обе квартиры. Стресс стрессом, переменчивость переменчивостью, но вчера Труди вела себя так, словно находилась под кайфом. Однажды, вернувшись с какой-то богемной тусовки, она притащила домой колёса и уговорила Кайла «повеселиться». Того единственного раза хватило, чтобы навсегда запомнить — под воздействием стимуляторов жизнерадостная и темпераментная Труди превращается в мрачную хладнокровную стерву с ещё более бредовыми идеями, чем обычно. Кайлу не хотелось это признавать, но всё сходилось. Вот только обыск ничего не дал, и теперь он сидел в своём кабинете и гадал, что же ему делать дальше.
В конце концов, Кайл решил, что не стоит спешить с выводами и прежде чем бить тревогу, надо ещё немного понаблюдать. Он перестал задерживаться в конторе, старался чаще бывать дома, где следил практически за каждым шагом сестры, и анализировал любую мелочь.
Экзамены остались позади, так что отговорка про стресс утратила актуальность. Близилось время зимних праздников, но, казалось, Труди и не думала к ним готовиться. Раньше она ныряла в это занятие с головой, буквально купалась в предрождественской суете и не раз доводила Кайла до бешенства вопросами о подарках, украшениях, праздничном меню и прочем — её было не заткнуть и не удержать. А теперь Кайл выслушивал раздраженное ворчание на тему, что город украшен слишком ярко, праздничные распродажи — это какое-то варварство, а дети, катающиеся с горки под окном мастерской, орут неподобающе громко. Создавалось впечатление, что ей не нравится всё, что прежде привлекало и приносило радость. Пёстрый гардероб сменили исключительно белые наряды, Труди превратилась в воплощение бледности и холодной безучастности, от её прежней жизнерадостной эмоциональности не осталось ничего.
Обращаться к Рику со столь личной просьбой не хотелось, но иного выхода Кайл не видел. Он нацепил самый потрёпанный из своих костюмов и отправился в трущобы.
Давно изученный лабиринт узких, едва освещенных улочек привёл его к зданию с выцветшей вывеской. Когда-то давно здесь располагался кукольный театр, теперь его занимал Ричард Лунд по прозвищу Верзила — негласный правитель бедняцких кварталов.
— Вы только посмотрите, кто пожаловал в мою скромную обитель! — воскликнул Рик и устремился к Кайлу с распростертыми объятиями.
«Скромную, ага, как же», — фыркнул про себя Кайл, окинув взглядом помещение, уставленное всевозможными предметами антиквариата, и наклонился, чтобы поприветствовать старого приятеля.
Их родители были закадычными друзьями и вместе проворачивали разные делишки, так что с Риком Кайл познакомился едва ли не в младенчестве. И выкинул его из головы, как только Фриберги переехали в центр. Кайл не собирался вспоминать о старой жизни — в мгновение ока и трущобы, и Рик остались в прошлом. Да и нельзя сказать, чтобы они дружили. Пожалуй, их не объединяло ничего, кроме страсти к чтению. Рик был разговорчивым непоседой, душой дворовой компании, и замкнутый зануда Кайл его мало интересовал. Впрочем, Кайла это полностью устраивало, он совершенно не тяготился одиночеством, к тому же своей вечной болтовнёй Рик его раздражал. Поэтому он очень удивился, когда тот возник на пороге его квартиры спустя пару дней после похорон родителей. Как выяснилось, Рик тоже остался сиротой, вот только ему повезло меньше — он был младше, и рядом не оказалось никого, кто согласился бы оформить над ним опеку. Краснея и запинаясь, он спросил Кайла, нельзя ли попросить фру Хольм взять и его под своё крыло. И принялся бубнить, что у него есть немного денег, он не будет обузой и согласен на всё, лишь бы не попасть в приют.
Кайл был уверен, что фру Хольм не откажет. Но потом представил, как очаровательный общительный Рик ворвётся в их маленький уютный мирок, разрушит его и украдёт у него внимание и любовь Труди и фру Хольм… и солгал. Сказал, что сам еле-еле уговорил старушку оформить над ним опеку, и она ни за что не согласится взвалить на себя ещё одного подростка. А после стоял в дверях и отстраненно наблюдал, как поникший Рик, спотыкаясь, спускается по лестнице и размазывает по щекам слёзы. И если бы кто-нибудь спросил, Кайл бы честно ответил, что угрызения совести его не мучили. Он вообще забыл о Ричарде Лунде и вспомнил только почти десять лет спустя, когда столкнулся с ним в адвокатской конторе.
Сначала Кайл его не узнал. Да и как можно разглядеть в ком-то, кто едва достает тебе до уровня груди, старого знакомого. Рик всегда был коротышкой, но Кайл полагал, что в результате подросткового спурта тот нагонит сверстников. Как оказалось, он не только не вырос, но вроде бы даже уменьшился. Что не мешало ему смотреть на людей немного свысока.
После той встречи они начали общаться — это было полезно для них обоих: Рик помогал Кайлу с поиском свидетелей, в рамках разумного делился информацией, а тот, в свою очередь, оказывал ему адвокатскую поддержку, когда возникали проблемы с городской жандармерией.
Если в детстве Рик раздражал Кайла, то теперь, став старше и сдержаннее, тот его интриговал. Рик превратился в интересного собеседника, ему всегда было, о чём рассказать, но в то же время он научился слушать. Он открыто смеялся над своим маленьким ростом, утверждая, что это никак не сказалось на размере его члена; говорил, что всем остальным не повезло — они вынуждены вечно ему кланяться, но при этом безжалостно наказывал тех, кто смел отпускать шуточки по данному поводу. Его улыбчивая мягкость никуда не делась, но стала осторожной, словно поступь хищника. Словами или поступками он умудрялся удивлять Кайла при каждой встрече, что давненько не удавалось даже Труди. Порой Кайл чувствовал себя змеёй, попавшей под чары умелого заклинателя, и его это одновременно пугало и увлекало. Только сейчас он начал понимать, как ему не хватало такого чисто мужского общения — саркастичного, с пониженным градусом эмоциональности, размеренного и взвешенного. Пару раз Кайл задавался вопросом, что было бы, если б он тогда не соврал, но тут же одёргивал себя — прошлое есть прошлое, его не изменить, о нём можно только помнить.
— Что за ужасное тряпьё ты напялил? — Рик вручил Кайлу бокал с виски и развалился в кресле.
— А ты предлагаешь соваться в трущобы при полном параде?
— Тебя тут не тронут, ты под моей защитой, — пожал плечами Рик. — Итак, чем обязан? Ты же не поболтать заглянул, я правильно понимаю?
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь из твоих ребят проследил за Труди, — с тяжёлым вздохом ответил Кайл, осушил двумя большими глотками бокал и протянул его Рику, молчаливо требуя добавки.
— Насколько я помню, у твоей конторы есть свои прикормленные ищейки.
— В том-то и дело — Труди знакома с большинством из них.
— Так, давай-ка поподробнее, что там у тебя, чтобы понять, кого из парней к ней лучше прицепить.
Говорил Кайл недолго. Как и ожидалось, его подозрения были встречены взрывом раскатистого смеха:
— Ну ты и параноик, оказывается. Кто бы мог подумать, это при твоей-то бесчувственности! Может, девчонка просто влюбилась, нервничает, места себе не находит, а ты сразу «наркотики»! Ладно, не дуйся, — посерьёзнел Рик, заметив, как Кайл вцепился в бокал, — посмотрим, что там с твоей сестрёнкой.
Он отвлёк его парой фраз, рассмешил очередной прибауткой из жизни трущоб, и Кайл успокоился, позволив себе немного расслабиться.
Отчёты молодчиков Рика не содержали ничего странного: Труди подолгу гуляла, иногда встречалась с однокурсниками, много времени проводила в оружейном музее, где делала наброски, и посещала какие-то занятия по человеческой анатомии. Последний факт ощутимо уколол Кайла. Наблюдатели сообщали, что в данный курс обучения входили неоднократные посещения морга. Раньше Труди просто не смогла бы смолчать о чем-то подобном. Но, вероятно, Рик был прав — Труди всего лишь повзрослела и рассталась с детской непосредственностью и импульсивностью. А Кайл, погруженный в работу и карьеру, банально проморгал, когда это случилось.
Через несколько недель он сдался и отозвал наблюдение. Ему не хватало «старой» Труди, способной растормошить и рассмешить даже мёртвого, но и у «новой» Труди были свои плюсы — она не скандалила, когда Кайл задерживался в конторе, и не требовала его безраздельного внимания. С ней было спокойно и удобно.
Спокойствие испарилось довольно быстро, когда у Труди началась непонятная аллергия на любые цвета, кроме белого. Её глаза зудели и слезились, стоило взглянуть на что-то ярче бледно-серого. Потом возникли необъяснимые кожные реакции — прикосновение к разноцветным поверхностям провоцировало появление крапивницы. Ей всё время было жарко и, невзирая на зимнюю стужу, окна в квартире не закрывались ни на секунду. А затем Труди просто замкнулась в себе. Выключилась. Она часами сидела, уставившись в одну точку, изредка раскачивалась из стороны в сторону и бормотала какую-то ерунду про снежную пыль. Кайл пытался до неё достучаться, но Труди не отвечала. Она механически выполняла указания, и это было единственной реакцией с её стороны.
Кайл всё пытался понять, должен ли чувствовать себя виноватым — получалось, что он проморгал не процесс эмоционального взросления, а начало психического расстройства, правда, врачи пока затруднялись назвать точный диагноз. Помещать Труди в клинику не хотелось, но доктора настаивали, утверждали, что там она будет под постоянным присмотром и ей смогут оказать помощь, и в конце концов он согласился. Ездил к ней каждый день, но его встречала одна и та же картина — облаченная в белое Труди в окружении белых же стен, холодная и неживая. Крайне неуютное зрелище, Кайл никак не мог выкинуть его из головы. Хотелось как-то снять стресс, выговориться или просто напиться, но было не с кем — Рик куда-то пропал, а его молодчики хранили неприступное молчание.
***
Герта пробуждалась медленно. Сознание то мерцало, словно огарок свечи, то вспыхивало ярким светом бенгальского огня. Приноровиться к этому телу было непросто — старая сущность никак не желала умирать, но, постепенно поддаваясь воле Герты, растворялась, уступая место новой владелице, в наследство которой оставила ворох ненужных воспоминаний и мыслей.
Поддерживать эмоциональный уровень существования предшественницы не получалось — её чрезмерная живость и любвеобильность были чужды Герте. Она знала, что нельзя привлекать к себе внимание и старалась уничтожить соперницу как можно быстрее. Однако пару раз бывшая хозяйка тела одерживала верх, Герта успевала перехватить её буквально в последний момент. Старая сущность цеплялась за реальность, подпитывая себя крохами памяти, но силы были неравны изначально — её не подстёгивала та извечная жажда, что руководила действиями Герты.
Устав вздрагивать от своего слишком яркого отражения в зеркале, Герта перекрасила волосы и обзавелась голубыми линзами. Она знала, что подобные изменения не вызовут вопросов. Процесс постепенной подмены привычек и манер предшественницы тоже прошёл довольно гладко — любые огрехи с легкостью списывались за счёт взбалмошности и эксцентричности старой сущности. Даже Кайл, к которому соседка по телу испытывала поистине ненормальную привязанность, заподозрил что-то только тогда, когда от прежней хозяйки почти ничего не осталось.
А вот желание написать картину стало полной неожиданностью. Оно накатило внезапно и было таким сильным, что Герта просто не могла сопротивляться. За ним последовала потребность перекрасить тот ужасный розовый куст. Потом пришло зудящее любопытство — ей почему-то не терпелось узнать всё о различных видах оружия и строении человеческого тела. Герта понимала, что способна преодолеть подобный порыв, но решила с этим не заморачиваться. Она подчинялась забавлявшим её прихотям и терпеливо копила силы и знания.
Как оказалось, Герта рано расслабилась — по какой-то неведомой причине её контроль над телом дал сбой. Сначала оно восприняло её нелюбовь ко всем цветам, кроме белого, как команду к проявлению аллергии, а затем и вовсе перестало подчиняться. Где-то там ощущалось присутствие его прежней хозяйки, но с каждой секундой оно становилось слабее, пока не исчезло совсем. Герта всё чувствовала и понимала, но ничего не могла сделать, она попала в ловушку. Власть над телом восстановилась так же неожиданно, как и исчезла, что порядком выбило Герту из колеи. А вместе с вновь обретённым контролем пришло пьянящее желание убивать.
Она выходила на охоту по вечерам, всегда точно зная, где искать жертву. Настало время, когда Герта могла применить полученные знания на практике. Сначала она развлекалась и экспериментировала: иногда убивала быстро, порой часами мучила жертву, любуясь агонией и наслаждаясь запахом крови, и не стеснялась использовать различные орудия и способы лишения жизни, описания которых почерпнула из книг. Неизменным оставалось одно — в результате её вылазок всегда кто-то умирал. Со временем Герта выделила из своего арсенала любимчиков, ими стали небольшой электрошокер и опасная бритва с изящной ручкой из рога буйвола. Теперь эта славная парочка сопровождала её повсюду.
Герта наслаждалась жизнью. Ей досталось молодое сильное тело и приличный счёт в банке, и она с удовольствием пользовалась и тем, и другим. А ещё выжидала. Сейчас-то она понимала, что довольно часто её поступками и желаниями управлял некто извне, но до сих пор этот невидимый кукловод не доставлял ей хлопот. Его задания были весьма забавными, и Герта выполняла их уже по своей воле, просто от скуки. Она знала, что при необходимости с лёгкостью установит его личность, но не торопилась это делать — кукловод ей не мешал. Пока.
Герта была уверена, что однажды он сам её позовёт. И не ошиблась.
***
Труди ожила в мгновение ока — ещё вчера она изображала холодную статую, а на следующий день уже спорила с врачами и требовала отпустить её домой. Кайл разрывался между радостным облегчением и подозрительной настороженностью, ведь доктора так и не установили причину её погружения в ступор. Но у них не было оснований удерживать Труди в клинике, так что уже через пару дней она вернулась в свою квартиру.
Постепенно жизнь вернулась в прежнее русло. Кайл опять утонул в работе, но регулярно от неё отрывался, чтобы пообщаться с Труди и Риком — тот наконец-то объявился, хоть и немного потрёпанный совершенным на него покушением. Тем временем перед Кайлом замаячила перспектива весьма выгодного брака, но он всё ещё колебался. С одной стороны, женитьба на дочери одного из крупнейших бизнесменов Города могла открыть многие двери, с другой — Кайл не испытывал к девушке практически никаких чувств, кроме скупой симпатии, а вот вероятная избранница была от него без ума. Его сдерживала не совесть — она вообще редко его беспокоила, Кайл пытался просчитать, не приведёт ли подобный союз к трудностям, способным перевесить очевидные преимущества. В брак по любви он не верил в принципе, впрочем, как и в саму любовь.
Труди была в курсе ситуации. Честно говоря, Кайл опасался скандала, но она отреагировала на удивление хладнокровно и посоветовала ему не глупить.
— Право слово, ты как маленький. Женись, конечно. Возьмёшь от этого брака всё, что тебе нужно, и разведёшься. Тоже мне, проблема.
После возвращения из клиники она вообще была странной — одновременно похожей и не похожей на себя. Стала циничной, жёсткой, если не жестокой, но при этом казалась завершённой и целой, будто наконец достигла то ли финальной стадии перевоплощения, то ли согласия с собой. Кайл не знал, радоваться этому или опасаться. Особенно, когда Труди усаживалась в библиотеке с книгами вроде анатомического атласа или «Истории пыток и наказаний». А ещё она требовала, чтобы отныне её называли Гертой. Кайл старался не спускать с неё глаз, но всё равно не сразу заметил, когда Труди начала уходить из дома по вечерам. Она и раньше бегала на встречи с друзьями и разнообразные тусовки, дело было совсем не в этом, Кайла настораживало выражение лица, с которым она возвращалась — совершенно дикая смесь сытого удовлетворения и злого ликования.
Однажды он пришёл домой раньше обычного и не успел снять пальто, когда услышал щелчок закрывшейся соседской двери. Под влиянием момента Кайл осторожно последовал за Труди. Он просто хотел узнать, чем же та занята, чтобы утихомирить разгулявшуюся подозрительность и распрощаться с грызущим его беспокойством. Кайл ожидал чего угодно, но только не того, что станет свидетелем убийства.
Он слегка отстал, потерял её на многолюдной улице и уже собирался поворачивать домой, плюнув на эту затею, когда заметил какое-то копошение в тёмном проходе между домами, куда обычно выставлялся мусор и прочий ненужный хлам. Кайл застыл в тени, парализованный разворачивающийся картиной, и тупо смотрел, как его хрупкая и нежная Труди перерезает горло какому-то несчастному. Кайл дождался, пока она уйдёт, приблизился к трупу и с удивлением понял, что знал того при жизни.
Весь следующий день он общался с информатором из жандармерии, пил виски, анализировал криминальные сводки и сопоставлял данные. То, что получилось в итоге, его совсем не обрадовало.
Кайл понимал, что действует под влиянием столь редких для него эмоций и совершает глупость, но пути назад уже не было. Он стоял перед бывшим кукольным театром, а старый отцовский револьвер неприятно оттягивал карман его пальто.
Он несколько раз перепроверил информацию, но постоянно приходил к одним и тем же выводам. Среди убитых за последнее время то и дело встречались конкуренты и должники Верзилы. Почти все были убиты одним и тем же способом, и по времени смерти всё совпадало. Почему с ними расправлялась Труди, Кайл не представлял, но собирался выяснить и положить этому конец. Может, Рик её чем-то шантажировал? Хотя тогда в переулке не казалось, что Труди убивает против воли. Наоборот, всё выглядело так, словно она наслаждается процессом, и это сильнее всего ставило в тупик. Может, Рик подсадил её на какую-то наркоту, способную разрушить психику человека и изменить его личность? Вопросов была масса, но любые предполагаемые ответы так или иначе сходились на персоне Ричарда Лунда.
Благодаря статусу приятеля босса, в кабинет Рика его пропустили беспрепятственно и без обыска. Кайл не стал медлить и в качестве приветствия тут же выхватил револьвер.
— Знаешь, я думал, ты допетришь до всего гораздо быстрее, — Рик невозмутимо отщипнул виноградинку от внушительной грозди. — Не понимаю, то ли ты теряешь хватку, то ли просто глупее, чем всегда казался.
— Что ты сделал с Труди? — Ладонь Кайла тут же вспотела, и он боялся, что пистолет вот-вот выскользнет.
— А-а-а, ты, видимо, так и не понял — Труди больше нет. Из целой Гертруды осталась только Герта. Холодная и безжалостная Герта, которая обожает белый цвет и убивать. Дорогая! — крикнул Рик куда-то в сторону. — Иди-ка сюда, а то как-то невежливо обсуждать твою персону без твоего же участия. Я пригласил Герту, когда узнал, что ты запросил данные по убийствам за последнее время, — добавил он, обращаясь уже к Кайлу.
Она вплыла в кабинет через боковую дверь, легко поигрывая уже знакомой Кайлу бритвой, спокойная и невозмутимая. С прохладцей кивнула Кайлу и встала за креслом Рика.
— Чем ты её напичкал? И зачем? Тебе мало твоих бультерьеров? Почему она, Рик? — обессилено спросил Кайл.
— Ух ты, сколько вопросов! — присвистнул Рик. — Да убери ты свою пукалку, всё равно тебя положат раньше, чем успеешь выстрелить. И садись. Если тебе нужны ответы, конечно.
Кайл снял пальто и молча опустился в кресло, положив револьвер на колени. Он не был героем, а потому уверенность в том, что ему так уж нужны ответы, стремительно испарялась. Труди… Герта казалась вполне здоровой и довольной жизнью. Ну подумаешь, убивает — не святых же! Хотелось трусливо отсюда исчезнуть и забыть обо всём, но Рик уже начал говорить:
— Давай начнём с конца. Почему Труди? С одной стороны, это банальное стечение обстоятельств. Можно было бы счесть, что ей просто не повезло очутиться в неудачном месте в неудачное время. А с другой стороны есть «но». Жирное такое «но». Скажи мне, Кайл, ты когда-нибудь вспоминаешь тот день после смерти наших родителей, когда я пришёл к тебе? Я — да. Каждый день. А каждую ночь мне снятся события из жизни в приюте, куда я попал. Задумывался когда-нибудь, почему я такого маленького роста? Ты же не можешь не помнить моих родителей — они не были коротышками. Но, видишь ли, в приюте у маленьких и незаметных было больше шансов на выживание. И я просто запретил себе расти. Удивительная сила — человеческое самовнушение. Только накладочка вышла: запретить-то запретил, а вот по достижении совершеннолетия разрешить себе расти уже не получилось. А я ведь тебе поверил тогда…
Рик в красках описал, как столкнулся на рынке с фру Хольм и невольно подслушал её разговор с продавцом. Она как раз рассказывала, какой замечательный у неё приёмный внук и как она рада, что предложила оформить над ним опеку, ведь теперь её девочка никогда не останется без присмотра.
— …«предложила», Кайл. Правда, это немного отличается от «пришлось упрашивать»?
— Так это всего лишь месть? — сглотнув, уточнил Кайл.
— «Всего лишь»? Ну да, наверное, с твоим ущербным диапазоном эмоций ты способен воспринимать это только так, — задумчиво протянул Рик, а потом хлопнул в ладоши: — Ладно, следующие два вопроса. Хотя они и донельзя глупые, но я, так и быть, отвечу. Власти, мой драгоценный, как и подданных, много не бывает. Помнится, ты всё подтрунивал надо мной и называл «Королём трущоб». Первая часть этого прозвища мне по душе, вторая — не очень, потому что она ограничивает размах, а я не любитель границ. Зачем быть королём трущоб, когда можно править всем Городом? Твоя Герта стала всего лишь испытательным полигоном для оружия, что поможет мне этого добиться. Как видишь, пока испытания проходят весьма неплохо, и как знать, может, мне не стоит ограничивать себя одним только городом?
— Ты ненормальный, — пробормотал Кайл, заинтригованный против воли.
— Ой, кто бы говорил. Кто здесь нормальный? Гертруда, буквально помешанная на тебе? Или ты, эмоционально обделённый урод, для которого понятия вроде «восторг», «ярость» и «любовь» — это пустой звук? — расхохотался Рик, вздрагивая всем своим миниатюрным телом.
Кайлу и хотелось бы возразить, но слова никак не желали находиться. Да ещё и невозмутимый вид Труди-Герты мешал сосредоточиться. Она безразлично смотрела сквозь Кайла, будто он — пустое место.
— Ну и последний пункт твоего блиц-опроса — как я это сделал. Как-то я рассказал тебе о своём хобби, и ты назвал его… сейчас, подожди, дай вспомнить. А, вот — «образчиком парадокса на грани идиотизма». И всё поражался, как я, будучи прожжённым рационалистом-реалистом, могу верить в такую дребедень, как существование волшебных артефактов. Мне даже показалось, что ты еле сдерживаешься, чтобы не покрутить пальцем у виска.
— Потому что это бред! Магии не существует, — плюнув на осторожность, вставил Кайл. С момента возобновления общения его обескураживало и раздражало дурацкое хобби Рика, оно казалось ему бесполезной и едва ли не преступной тратой сил и прочих ресурсов.
— А вот тут ты ошибаешься! — В глазах Рика разгорался уже знакомый Кайлу фанатичный блеск, губы искривила полупьяная улыбка. — Я искал её несколько лет и наконец нашёл. И теперь результат её воздействия стоит рядом со мной!
— Ты можешь выражаться яснее? — фыркнул Кайл. — Рядом с тобой стоит только Труди или Герта, неважно, и я склонен думать, что ты обработал её какими-то психотропами, но никак не волшебством.
— В приюте был один парнишка — любитель сказок. Они вроде как помогали ему отрешиться от не слишком радужной реальности. Он вечно твердил, что где-то там, в сердце Севера есть сокрытое ото всех королевство, жители которого способны творить удивительные вещи. А правит ими мудрый король. Железной волей контролирует он разум своих поданных, и потому они безоговорочно верят, что невозможное возможно. Захочет король, чтобы его паж парил над землей, и тот парит. Просто потому, что тело, забывшее о существовании законов гравитации, им не подчиняется; паж не испытывает ни страха, ни сомнений и исправно выполняет приказ повелителя, не задумываясь о его абсурдности. Не было в том королевстве ни раздоров, ни убийств, все жили мирно и счастливо. Вот только жители королевства никогда не покидали его пределов, потому что знали — если зачарованную границу пересечёт носитель даже мельчайшей частицы снежной пыли, в нём тут же пробудится Великое Зло, способное уничтожить целый мир.
— Замечательная сказка, — сухо прокомментировал Кайл. — Но я по-прежнему не слышу ответа на свой вопрос.
— Потому что ты всё время перебиваешь, — лениво отмахнулся от него Рик. — Тот король не являлся ни магом, ни гипнотизёром. Просто у него был волшебный порошок — снежная пыль, порождение мельчайших осколков тролльего зеркала. Того самого, что в своём отражении всё доброе и прекрасное превращало в злое и безобразное. Именно эта пыль позволяла ему контролировать подданных. И её запасы были неисчерпаемы.
— Ты мне тут что пытаешься сказать? Что раздобыл какую-то якобы волшебную пыльцу и с её помощью контролируешь Труди? — недоверчиво протянул Кайл. — Ты сошёл с ума.
— Да не контролирую я Труди! Нету твоей Труди. Кончилась. Под воздействием снежной пыли её личность заменила другая — «злая и безобразная», и, надо сказать, Герта мне нравится гораздо больше. Хотя мифическое королевство меня разочаровало, — Рик обиженно поджал губы, — оно оказалось жалкой деревенькой. Старосты, которые ею правили на протяжении многих веков, были слишком тупыми и ленивыми, чтобы нормально использовать то сокровище, что попало им в руки. Ты только представь, чего можно добиться с его помощью! Я, вообще-то, не планировал испытывать пыль на твоей Гертруде, но увидел её у клуба — всю такую расфуфыренную, и не удержался. Она отрубилась, а через день я ощутил у себя в голове… присутствие. Веришь, задолбался, пока разобрался, что к чему и как этим управлять. А когда меня подстрелили, так и вовсе потерял нить контроля между нами. Но потом, к счастью, всё восстановилось. Кстати, ты заметил, что теперь Герта не красит волосы и не носит линзы? Её глаза и в самом деле стали голубыми, а волосы — белоснежными! А рапорты по убийствам ты читал? Пару раз Герта развлекалась, находясь в радиусе обзора видеокамер, но её не видно на записи — только снежный вихрь вместо сцены убийства. Это я приказал ей быть невидимой!..
Рик продолжал говорить, но Кайл не верил ни единому слову. Было очевидно, что перед ним сумасшедший. Да, время пребывания Труди в клинике действительно пришлось на период, в течение которого Рик восстанавливался после покушения. Но это обычное совпадение. Изменению цвета волос и глаз тоже можно найти разумное объяснение. И в рапортах жандармов не было ни слова о снежных вихрях, только упоминание о неисправности камер. Может, доктора и не обнаружили в крови Труди следов каких-либо препаратов, но это всего лишь значит, что Рик накачал её чем-то из наркотических новинок. Как у правителя трущоб у него был к ним свободный доступ. Надо выяснить, что это за вещество, и Труди можно будет вылечить. А потому Кайл продолжал слушать в надежде, что в потоке сказочного бреда ему удастся уловить хотя бы крупицу нужной информации, мельчайшую подсказку.
— И что теперь? — спросил он, потирая виски — от безумной болтовни Рика разболелась голова.
— А теперь… теперь мне нужен второй подопытный. Надо оттачивать навыки контроля, — недобро улыбнулся Рик и достал из ящика стола маленький флакон с белым порошком, поблескивающим на свету.
— А если я откажусь?
— Я очень расстроюсь, — Рик прищёлкнул языком. — И прикажу Герте убить себя. Или тебя. Или парочку детишек, а может, вырезать целые ясли. Не знаю. Ты можешь уйти, но в конце концов угрызения совести и страх настигают даже таких безразличных ко всему чурбанов. Ты будешь вздрагивать, услышав о каждом новом убийстве, и гадать, чьих это рук дело. Не Герты ли? А ещё я не даю никаких гарантий, что однажды с зимнего неба не посыплется моя волшебная снежная пыль. Так что какая разница — вдохнёшь ты её сейчас или чуть позже?
Не самый лучший вариант, конечно, но так Кайл мог заполучить образец вещества и начать хоть как-то действовать, а потому он протянул руку и взял флакон.
— А если на меня не подействует? — Кайл был не слишком-то восприимчив к действию алкоголя и лёгких наркотиков.
— Это я и хочу выяснить. Твоя Труди была слабой, сломить её оказалось просто. Посмотрим, как действует пыль на более волевого и менее эмоционального человека, — подмигнул Рик. — Если на тебя она не подействует, значит, от неё не так уж и много пользы. Пойдёшь себе с миром. Навредить ты мне не сможешь — доказательств у тебя нет, так что в жандармерию не сунешься. Да и об адвокатской тайне забывать не стоит. Давай же, Кайл, не тяни, — Рик нетерпеливо поёрзал в кресле, — посмотрим, что сильнее — твоя скучная рациональная реальность или моя безумная вера в волшебство?..
Герта улыбалась. Её силы возрастали. Ждать оставалось совсем недолго.